И через два дня шестнадцать неутомимых молодых разведчиков разъехались на отведенные им участки. На столе в школе лежала нарисованная от руки карта местности, на нее наносились все маршруты. Угаров прочитал своим новым помощникам лекцию о значении руд в народном хозяйстве страны, о методах поисков, показал каждому найденный якутом кусок породы. Ребята с энтузиазмом принялись за дело, недостающие геологические молотки были заменены топорами, большими ножами, просто увесистыми кусками железа. Никифор Матвеевич и Нгоробие обрабатывали пробы — готовили этикетки, надписывали и наклеивали их. Текст надписей диктовал Угаров. Специально отведенные для коллекции полки — их подвесили на стене на ремнях — стали заполняться образцами, на «белых пятнах» карты появились первые крестики. Угаров теперь только наблюдал за работой своих разведчиков, на большее не хватало времени.

Первые дни Угаров был полон надежд. Через неделю он грустно признался Оле:

— Что-то и этот метод не помогает. Удивительно пустой район. Ума не приложу, где тот якут мог найти слюду.

Они сидели на пригорочке над рекой. Внизу гремела вода. Был один из тех дней, что часто выпадают в этот период: незаходящее солнце припекало, снег быстро исчезал, больше испаряясь, чем тая, на небе не было ни тучки. Угаров сбросил альпаговую куртку, расстегнул рубаху. Оля с сочувствием глядела на его унылое лицо. В последнее время они встречались по нескольку раз в день, много разговаривали. Она удивлялась, как он не походил на свою внешность — сухостью, спокойным взглядом близоруких глаз, даже немногословием он прикрывал неустойчивость, внезапные переходы от подавленности к восторгу. Ергунов бесцеремонно говорил ему при Оле: «Искусственник ты, Николай, — семь пятниц на одну пятидневку, вот твои решения!» Оля, впрочем, видела, что Ергунов искренне привязан к своему начальнику, — Угаров тоже знал это и старался не обижаться, хотя был обидчив.

— Не везет, — сказал Угаров с досадой. Он помолчал и прибавил мрачно: — Всегда почему-то до глупости не везет. Черт знает, какая судьба — вся жизнь несется по кочкам и колдобинам. Если бы вы только знали, как не хотел я отправляться в эту экспедицию. Думал ехать на шхеры Минина, Смородин же сам навязывался сюда — нет, послали меня.

Она видела, что ему хочется поговорить. На Угарова временами нападало такое настроение — он вдруг пускался рассказывать о своей работе, о товарищах, о том, как ему надоел этот проклятый север — он уже десять лет в этих местах и неизвестно, когда вырвется. Оля со смехом заметила:

— Вы, конечно, Николай Александрович, преувеличиваете. В чем-нибудь да везло же.

Угаров сердито ответил:

— Знаю, трудно поверить, что такие люди имеются. А я именно такой. На то, что другому достается шутя, мне нужно положить гору трудов — хорошо еще, если не напрасно. И думаете — только по работе? Нет, во всем так. Именно — не везет. Достаточно притронуться к чему-нибудь рукой — все разваливается. — Он улыбнулся и шутливо закончил: — Мною командует самый страшный из законов природы — закон подлости: захотел чего-нибудь, будет наоборот.

Выковыривая из земли травинку, Угаров продолжал улыбаться, словно его самого смешило, что он попал под власть такого дурацкого закона. От улыбки его лицо сразу менялось, из строгого и унылого становилось добрым и наивным. Оля вдруг спросила:

— Николай Александрович, Ергунов как-то сказал, что вы женаты. Где ваша жена?

Угаров даже не удивился, словно вопрос соответствовал ходу их разговора. Снова становясь серьезным, он сказал с глубоким убеждением:

— Тоже поразительный пример фокуса, которые со мной проделывает жизнь.