Страх придал Фрэнси силы, и она ринулась вслед за дворецким. Черно-белый в шашечку мраморный пол холла оказался очень холодным и скользким под босыми ногами, но она храбро добежала до столовой и ворвалась туда через неплотно закрытые двери.

Перед ней простирался бесконечно длинный стол, плотно заставленный серебряной и хрустальной посудой и залитый огнем свечей, горевших в многочисленных канделябрах. Вина сияли рубиновым светом в графинах, а по всему залу вился и стлался кольцами голубой сигарный дымок. Во главе стола сидел ее отец, Гормен Хэррисон. Он был высок ростом, носил бороду и обладал богатырским сложением. Он буквально излучал власть и самоуверенность, которые ему доставляли его богатство и положение в обществе. Его глаза строго следили за Мейтландом, несущим громадное блюдо по направлению к нему. Вдруг он постучал ножом по бокалу, и двадцать три человека, сидевшие за столом в комнате, послушно замолкли.

— Джентльмены, — громыхнул Гормен, — я пригласил вас сегодня вечером в мой дом не только потому, что мне нравится ваше общество, и не для того, чтобы обсуждать вопрос, как сделать наш Сан-Франциско еще более красивым и процветающим. Нет, господа! Сейчас перед вами на столе находится все самое лучшее, что дом Хэррисонов в состоянии вам предложить, но есть еще нечто чрезвычайно важное, что я хотел бы продемонстрировать. Нечто совершенно особенное.

Отодвинув стул, он поднялся во весь рост и торжественно снял серебряную крышку с блюда.

— Джентльмены, — сказал он с гордостью, — позвольте представить вам моего сына и наследника — Гормена Ллойда Хэррисона-младшего.

Крошечный ребенок, почти голенький, если не считать короткой рубашечки, спал на блюде на постели из зеленого мягкого папоротника, совершенно не обращая внимания на смех и аплодисменты. Схватив блюдо и подняв его высоко над головой, Гормен прорычал:

— Джентльмены! Предлагаю тост за моего сына.

И все торжественно выпили за здоровье ребенка самый лучший портвейн, который когда-либо производили виноградники.

Фрэнси стояла у дверей незамеченная и наблюдала, как серебряное блюдо с крохотным человечком на нем передавалось из рук в руки вокруг стола. Малыш по-прежнему оставался тихим и спокойным, как ее тряпичная кукла. Внезапно бросившись к отцу, она огласила комнату страшным ревом.

— Останови их, папочка, останови, — кричала она, обхватив ногу отца ручонками, — не дай им съесть маленького!

— Франческа! — Сила гнева, прозвучавшая в голосе отца, в одно мгновение заставила девочку замолчать. Жестом он приказал слуге убрать дочь из столовой, и тот принялся отдирать ее руки от ног отца, обтянутых безупречными полосатыми брюками.

— Я поговорю с тобой утром, — напутствовал Гормен дочь тихим голосом, но от его тона она похолодела с ног до головы.

В тот вечер Фрэнси в первый раз поняла, что отец не любит ее.

«Ненависть» — пожалуй, слишком сильное слово, чтобы описать отношение Гормена Хэррисона к собственной дочери. Для него она попросту не существовала. Больше всего на свете он желал заполучить сына, поэтому все свои силы, энергию и мечты он сосредоточил на воспитании маленького Гарри, чтобы со временем сделать из него достойного главу Торгового и сберегательного банка Хэррисонов, так же как и множества других принадлежавших Хэррисонам предприятий, которые позволяли вести роскошную жизнь всему семейству и пополняли постоянно увеличивающееся состояние.

Гормен постоянно подчеркивал, что его отец происходил из старинного рода первых переселенцев из Филадельфии, а прадед его матери прибыл в Америку на борту корабля «Мейфлауэр». К сожалению, все его рассуждения были слишком далеки от правды. Правда, его отец, Ллойд Хэррисон, и в самом деле являлся выходцем из семьи эмигрантов, прибывших в Америку из Англии, то есть считался янки, но аристократизмом не отличался.