— Позвольте мне заплатить за нее! — вмешалась в разговор Фостина. — В конце концов, это я ее напугала.

Алиса наблюдала за сценой, не скрывая своего живого интереса. Теперь наступил черед вмешаться ей:

— Не глупите, Фостина! Вы ведь ничего такого не сделали! Не так ли, Гизела? — сказала она, повернувшись к своей спутнице.

— Конечно, нет, — неохотно согласилась Гизела. — По крайней мере я лично ничего не заметила.

Такой ответ, вероятно, не понравился Алисе и озадачил ее. Но она больше не произнесла ни единого слова и молчала до тех пор, пока они с Гизелой не оказались наедине в столовой, соединяющей холл с кухней.

— Вы отдаете себе отчет в том, что родители уже забрали из школы пять девочек после начала учебного года?

— Нет. Насколько мне известно, уехали трое, но я не предполагала, что их число значительно больше.

— А две из них уехали отсюда весьма поспешно. — Гизела, повернув голову, внимательно посмотрела на Алису. Свет, вырвавшийся из открытой двери в холле, осветил, словно огнями рампы, ее лицо, блестящие глаза, насмешливые ярко-красные губы, которые расплылись в издевательской, дерзкой улыбке.

— Я хочу кое-что вам сказать, Гизела фон Гогенемс. Если только вы написали своему психиатру что-нибудь о Фостине Крайль, то вам придется сильно пожалеть об этом!

Глава третья

Вино и гнусный яд, а с кровью молоко —

Смешалось все…

Весь следующий день Гизеле было не по себе, и ее душевное состояние объяснялось тем немногим, что она знала о Фостине. Подобная ситуация, казалось, находится ниже порога ее сознания, вызывая в нем навязчивое ощущение зла. Она теперь была похожа на контуженого человека, который съеживается при звуке взрыва, не отдавая себе отчета в том, почему он это делает.

Честно говоря, она и не рассчитывала на ответ Базила Уиллинга. Последнее письмо она получила от него из Японии. Ведь он мог находиться вместе со своим американским флотом за рубежом. Гизела отправила ему такое подробное письмо только потому, что безраздельно ему доверяла.

Она не видела Фостину до заседания художественного совета, готовившего греческую драму для сцены. Первой туда явилась Алиса с сигаретой, зажатой в уголке рта.

— Что означает весь этот шум с увольнением Фостины? — спросила она с ленивым безразличием, усаживаясь на подоконник.

— Не могу сообщить ничего нового, — ответила Гизела. — Я только знаю, что она уезжает.

— По какой причине? — упрямо переспросила Алиса.

— Не знаю.

Ни Гизела, ни Алиса не слышали, как открылась дверь. На пороге стояла Фостина с папкой эскизов под мышкой.

— Я стучала, — оправдываясь, робко сказала она. — В коридоре слышно, что кто-то здесь разговаривает, и я вошла.

Алиса бросила на нее высокомерный взгляд.

— Не стоит так носиться со своими манерами, Фостина, я уверена, ты всегда поступаешь так, как нужно.

Фостина стала развязывать шнурки папки, но руки у нее дрожали, не слушаясь.

— Просто я не хочу, чтобы вы подумали, будто я подслушивала за дверью.

— Как могло такое прийти тебе в голову? — спросила Алиса.

Фостина разложила на столе эскизы. И лишь после этого отважилась поднять глаза на Алису.

— Не знаю, Алиса, но мне кажется, что вы все время меня в чем-то подозреваете. В каком-то проступке, что ли.

Алиса рассмеялась:

— Скажите, пожалуйста! Сбавьте обороты, Фостина!

Фостина нахмурилась.

— Как вы смеете разговаривать со мной в таком тоне!

Гизела взяла в руки один из эскизов, на котором была изображена женщина в греческом античном костюме.