Покуда готовил ужин, ходил по мансарде и насвистывал, тем самым подавая сигнал «ореликам», что он дома и в хорошем расположении духа. «Клопа» они засадили довольно искусно: раздвинули лицевую сетчатую ткань на репродукторе и опустили туда приборчик. Репродуктор был старый, доставшийся по наследству от бывших хозяев дома и имел счастливую судьбу. На него ни разу не покушались воры, и он все время стоял на кафельной печной полке под самым потолком, покрытый слоем пыли, как защитной сеткой. Так вот эти «орелики» не смахнули ни пылинки, запуская «клопа», а в том месте, где раздвигали нити ткани и стряхнули ее, аккуратно припудрили снова. Но если смотреть в косом свете, эта «заплаточка» слегка выделялась по тону. И все равно в доме у генерала работал неплохой специалист по литерным мероприятиям, прошедший подготовку в системе КГБ. А вот радиомаяк под крыло машины засадили дилетанты либо спецы, имеющие какую-то другую школу. Прибор был импортного производства, на магнитной присоске, однако на русских дорогах он немедленно оброс грязью, отяжелел и стал медленно сползать. Хороший трясок на яме, и — привет! Отвязался «хвост»… Но, возможно, хотели и перемудрить генерала, зная, что он уж никак не станет искать маяк под крылом.

Дед Мазай собрал на стол, разложив пищу в тарелочки, чтобы не дичать с первого дня, достал бутылку армянского коньяка — все-таки начало дачного сезона! — и только опрокинул рюмку, как услышал внизу осторожный стук в дверь. А мультитон молчал себе и молчал! Он отключил на приборе звуковой сигнал, дослал патрон в патронник и, спрятав пистолет в задний карман брюк, пошел открывать.

— Ну у кого-то и нюх, — нарочито громко заворчал он. — Только сел выпить в одиночку — вот тебе и гости… Кто там?

— А вот открывай, так увидишь! — раздался за дверью веселый и благодушный голос. — Открывай, дед Мазай, обниматься будем!

Полковник Сыч так бы не врывался, да и голос был не его… Генерал включил свет в передней и повернул ключ в замке. На пороге стоял и улыбался человек лет пятидесяти, седоватый, чисто выбритый, слегка скуластый, большие черные глаза, брови слегка вразлет, похож одновременно и на обрусевшего кавказца, и на еврея, и на хохла с Южной Украины.

— Зашиби Бог лаптем — не узнаю, — откровенно признался генерал. — Но все равно заходи, признавайся.

— Так я и думал! — засмеялся гость, расстегивая белый плащ. — Значит, богатым буду, Сергей Федорович… Ладно, так и быть, напомню!

Он снял с шеи белоснежное шелковое кашне, обмотал им голову, соорудив чалму, и сделал взгляд оловянно-тяжелым. Не хватало лишь черной двухнедельной щетины на щеках и подбородке…

Актер он был великолепный, от природы, от крутого замеса кровей…

— Кархан?.. Аллах акбар! Ты с того света сразу ко мне? Мой коньячок почуял?

— Ну! Слышу — наливает, — веселился гость. — Дай, думаю, составлю компанию начальнику. Всякому «зайцу» не грех выпить с дедушкой Мазаем!

— Пошли наверх, — пригласил генерал. — Внизу у меня вид не жилой, ворье одолело. А наверху обустроился!

— Да уж вижу, — скрипя ступенями, вздохнул Кархан. — Нора, а не дача. Сакля Хасбулата была побогаче.

Это был подполковник Муртазин, профессиональный разведчик из ГРУ, прикрепленный в восемьдесят первом году к «Молнии», когда ее обкатывали в Афганистане. Дрыгин в то время был начальником штаба в спецподразделении и работал в непосредственном контакте с ним. У Муртазина была прекрасная легенда «детей лейтенанта Шмидта», самая удачная.