Неплохо для парня в городишке, где не услышишь вопроса умнее, чем «Так что, съест он эти зеленые яйца с ветчиной или нет?».

Шучу (почти). Честно, мне не хочется прямо уж поносить свой город, наверняка Кловер чем‑нибудь да хорош… но что‑то ничего хорошего в голову не приходит.

В Кловере у людей нет ни денег, ни мозгов. Это маленький, старомодный городок, и большинство жителей так и собираются остаться здесь до самой смерти. Мне всегда хотелось иного, и меня прилюдно за это порицали. Я стал белой вороной просто потому, что хочу уехать.

Уж извините, как‑то не тянет меня расхваливать город, в котором самое людное место – парковка возле забегаловки «Тако‑Белл» субботним вечером. И хотя нигде больше мне жить не доводилось, уверен, нормальные люди в шестнадцать лет на день рождения не развлекаются тем, что сбивают с ног бедных спящих коров, чтобы те потом не могли встать.

Когда здесь построили первый кинотеатр, люди окончательно съехали с катушек. Мне тогда было всего три, но я до сих пор помню, как они рыдали от счастья и кувыркались по улице, делая колесо. Очередь на фильм «Вам письмо» выстроилась вокруг всего города.

Не дай бог еще и аэропорт откроют – этак и до ритуальных самоубийств дойдет.

Да, грубовато, но это потому, что я один из тех самых школьников, что находятся в самом низу пищевой цепочки. Тех, над кем постоянно потешаются, кого презирают, кто всех вокруг бесит, кому, скорее всего, закидают машину навозом (да, такое правда было), и моя жизнь до сих пор не превратилась в унылый сериальчик для школьников только потому, что мне начхать. Не устану повторять: в этом городе полно идиотов!

Каждый раз, когда мои друзья по переписке из чатов и с форумов Северо‑Западного универа спрашивают: «Где находится Кловер?», я обычно вынужден отвечать: «В заднице мира». И это еще мягко говоря.

Давайте начистоту: поезжайте в самую захолустную глухомань на свете, поверните налево – и за углом найдете Кловер. У дороги висит табличка, на которой сказано, что обитают здесь почти десять тысяч человек, и, проезжая мимо, нельзя не задуматься, кто вообще станет жить в такой дыре. Если вам правда интересно, пожалуйста: вот этот самый чмошник. То есть я, Карсон Филлипс, на случай, если я еще не успел представиться как следует.

Я как‑то читал, что все великие писатели были несчастливы на родине. Видимо, я в их числе. Но не стоит позволять своим корням затянуть тебя в трясину. Нельзя выбрать, откуда ты, но куда отправишься, решать только тебе (неплохой афоризм получился, надо запомнить, а то вдруг я когда‑нибудь получу почетную докторскую и нужно будет говорить речь).

Но все это лишь придает мне сил. С восьми лет меня спрашивают: «Кем хочешь стать, когда вырастешь?». Каждый раз я отвечаю: «редактором “Нью‑Йоркера”», и каждый раз люди смотрят на меня так, будто я сказал «истребителем драконов» или «гольфистом‑трансвеститом». И тем самым еще на шаг подталкивают меня к воображаемой двери с табличкой «Выход».

Возможно, именно поэтому я так быстро невзлюбил Кловер. Раз за разом меня затыкали недоумки, просто неспособные широко мыслить, – особенно в начальной школе, где в маленьких городках человеку начинают промывать мозги прежде всего.

Помню, в первом классе мы проходили вычитание.

– Когда от одного отнимают другое, как это называется? – спросила учительница.

– Воровство! – крикнул я, очень довольный собой. Формально я не ошибся, но учительница считала иначе, судя по красноречивому взгляду, которым она меня сверлила после этого еще минуты три.

В том же году у нас состоялся день Отцов‑основателей, помню его как вчера. Я вышел к доске с докладом в руках – много часов его писал – и рассказал классу все, что знал.