А по пятницам она уходила в час, а там хоть трава не расти. Эти непривычно ранние для нее приходы домой превратились для Алекс в своего рода культ. Аннабел платила своим родителям настоящим обожанием. Она была солнцем, осветившим их жизнь, а для нее они были смыслом существования. Они наняли няню по имени Кармен, однако тот из них, кто первый приходил с работы, немедленно брал бразды правления в свои руки. Казалось, Аннабел ждала этого момента как манны небесной, издавая радостные крики всякий раз, когда видела кого‑то из родителей.
Кармен нравилось работать у Паркеров. Они были прекрасными людьми, да и в Аннабел она была просто влюблена.
Она гордилась тем, у каких значительных людей она работает, рассказывала всем, как много и как успешно они трудятся.
Имя Сэма постоянно упоминалось в финансовой хронике газет. Проводимые им сделки были самыми выгодными. А Алекс несколько раз показывали по телевидению в репортажах о тех или иных громких делах. Кармен это откровенно нравилось.
И ни Алекс, ни Сэм ни минуты не сомневались в том, что у них не только самая красивая, но и самая умная дочь. Первые шаги она сделала в десять с половиной месяцев, очень скоро после этого заговорила, а фразами начала разговаривать гораздо раньше, чем большинство детей.
– Она будет юристом, – подтрунивала над мужем Алекс.
И действительно, девочка была как две капли воды похожа на свою мать, копируя ее даже в мимике.
Единственным разочарованием для Алекс и Сэма было то, что, к их удивлению, все попытки забеременеть у Алекс заканчивались неудачей. Они начали что‑то предпринимать, когда Аннабел исполнилось полгода, и пытались еще год Алекс было сорок лет, и она пошла к специалисту, чтобы выяснить, все ли у нее в порядке. Врачи проверили и ее, и Сэма, но не нашли никаких отклонений и объяснили им, что в ее возрасте на то, чтобы зачать ребенка, может потребоваться больше времени. В сорок один год, чтобы «наладить» у нее овуляцию, доктор посадил ее на серофен, разновидность прогестерона, и в течение последующих полутора лет она не переставала пить лекарство, которое, казалось, доставляло ей больше неприятностей, чем вся ее прошлая жизнь. Они занимались любовью по расписанию, подсказывающему им, когда у Алекс пик выделения желтоватого гормона, то есть когда больше всего вероятность зачатия. Алекс добавляла свою мочу в различные химические реактивы, и если они окрашивались в голубой цвет, она тут же звонила Сэму на работу, и он сломя голову мчался домой. В шутку они называли такие дни «голубыми»; не было, однако, никакого сомнения в том, что все это только добавляло стрессовых ситуаций в их и без того достаточно сложную жизнь – ведь и у Сэма, и у Алекс была довольно нервная работа.
Им было трудно, но они оба соглашались с тем, что очень хотят второго ребенка. Порой им казалось смешным, что после стольких лет активного нежелания иметь детей они готовы преодолеть любые препятствия, чтобы только их дом наполнился детским смехом. Алекс и Сэм даже обсуждали идею уколов пергонала – более радикального, чем серофен, средства. обладавшего, впрочем, своими побочными эффектами. Кроме того, существовало еще и зачатие из пробирки. Не исключали они и более трудоемкие способы. Однако Алекс казалось, что в сорок два года она может зачать и без таких героических мер, особенно если учесть, что она все время пила гормональные таблетки, что само по себе было серьезным испытанием, поскольку она принадлежала к тем людям, которые непредсказуемо реагируют на лекарства. Алекс знала, что цель оправдывает средства, потому что они с Сэмом страстно желали иметь ребенка. Аннабел научила их многому – и главным образом тому, какой прекрасной может быть жизнь, когда с любимым человеком тебя связывает ребенок. Когда они были бездетны, им этого ощущения недоставало. Да, у них была карьера, затмевавшая все; но теперь Алекс понимала, что упустила что‑то важное.
Аннабел к этому моменту исполнилось три с половиной года, и сердца ее родителей таяли всякий раз, когда они ее видели. |