Человек в катере пошатнулся, выпустил ружье и повалился за борт. В тот же миг загудел мотор и катер рванул с места, развив бешеную скорость.

Как-то сразу стемнело. Она втащила Марка в комнату, прихватив его под мышки.

В спальне горели свечи. Много свечей. Соня сидела на корточках, вжавшись в угол.

– Я не хотела этого! – простонала она. – Меня заставили! Они сказали, что убьют мою маму! Это люди Борзого…

– Заткнись! Лучше помоги мне положить его на постель. Он еще дышит.

Белая рубаха Марка на груди потемнела от крови.

– Ты жива, сестренка… – из последних сил улыбнулся он.

Аида погладила его по щеке и не сдержала слез.

– Не плачь… Наверное, так надо… Ведь мы…

– Что? – не расслышала она и наклонилась к нему.

И Марк повторил. Это была фраза из его юношеского стихотворения. «Мы бежим коридорами опустевшего здания»… И повторив ее, он умолк уже навсегда.

– Они сказали, что убьют маму, – снова заговорила Софья. – Нечаев в тюрьме. Он бы договорился. Он всегда договаривался. Даже в самых безвыходных ситуациях.

– Закрой ему глаза! – велела Аида. Хозяйка стояла у нее за спиной, и, обернувшись, Аида заметила в ее руке пистолет, маленький, дамский. Соню трясло, слышно было, как стучат зубы. Пот крупными каплями выступил на лбу. Она подняла руку с пистолетом и тут же опустила.

– Иди и закрой Марку глаза! – повторила Аида.

* * *

Пистолет упал на ковер. Соня заскулила тихо, по-собачьи.

– Ты плохо слышишь? Я сказала, закрой ему глаза!..

Ночью полил дождь. Она сидела на полу в своей комнате, не включая света. В темноте огромной квартиры Аида смиренно ждала, когда придут за ней.

Люди Борзого или милиционеры – все равно. Она откроет любому. И не станет сопротивляться. Пусть делают с ней, что хотят. Ей на днях исполнится двадцать два года. Всего только двадцать два. А трупов на совести куда больше. И за каждый труп следует прибавить по три года жизни. Вот какая она древняя старуха!

«Мое лицо в безобразных морщинах. Кожа дряблая и сухая. Глаза водянистые, почти белые, в красных прожилках. Нижняя губа слюняво отвисла. А руки разбиты подагрой. Я сама себе надоела. Сколько можно жить, прикрываясь маской двадцатидвухлетней девицы?»

Аида встала и прошла в комнату брата, натыкаясь в темноте на стены и мебель. Постояла немного под люстрой. Свет фонарей с улицы отражался в ее хрустальных подвесках. Мертвенный свет. Вспомнила, как в детстве играла с братом в глупую, бессмысленную игру Он завязывал ей глаза и подводил к книжному шкафу. Она вытаскивала книгу, открывала ее и тыкала пальцем в страницу. Аида задавала какой-нибудь вопрос, а брат читал строку над ее пальцем. Родион утверждал, что книги могут ответить на любые вопросы. Но ответы всегда получались невпопад и только смешили. Родька хотел жить по-книжному, а вышло тоже невпопад.

Она подошла к книжному шкафу, святая святых Родиона.

– Братик, ты здесь? – спросила у тени в стекле.

Раскрыла створки, вытащила первый попавшийся том. Открыла. Ткнула пальцем.

– Может, мне тоже свести счеты с жизнью?

Включила торшер.

« – Вы не имеете права… не имеете права! – вскричал Бурдовский».

Достоевский. «Идиот». Страница двести двадцать семь. Их любимый с Родькой писатель и ее любимый роман.

– А может, мне уйти в монастырь?

«Мне кажется, это все не совсем подходит к вашему делу, – заметил князь».