– Потом у вас пойдут дети, ты будешь приходить ко мне и клянчить. Без конца клянчить. – В ее голосе звучало презрение к нему, когда-то любимому брату – Перестань! – махнул он рукой. – В нашей больнице много семейных врачей, и все они как-то живут.

– Они умеют жить. Они не тратят две зарплаты разом на какую-нибудь книжицу в кожаном переплете. Они не влезают в долги в надежде, что сестра рано или поздно заплатит по векселям.

– Прямо какая-то сцена из Островского! – попытался пошутить он. – Самый актуальный сейчас писатель. Все возвращается на круги своя. Так вот живешь и думаешь, что жизнь твоя – вещь уникальная, целомудренная, никем никогда не пройденная, а оказывается, всего-навсего играешь в старой пьесе Островского, да еще время от времени забываешь роль и не помнишь дальнейших коллизий…

– Нет, Родя, я совсем из другой пьесы…

– Что это, Аидка? – Он наконец заметил, что она держит в руке какой-то предмет.

– Это, Родя, пистолет «Макаров» с глушителем. Он заряжен.

– Неужели ты выстрелишь в меня? Ты способна убить?

– Почему нет? Ведь ты способен украсть.

– И что потом? Ведь тебя посадят?

– Как ты наивен, брат! В соседней комнате спит твоя невеста. Все будет выглядеть так, будто она свела счеты с жизнью, а перед этим прикончила своего жениха. Следствие разберется в мотивах. – Аида дала ему время прийти в себя, а потом спокойно приказала:

– Отдай мои деньги!

Пока она пересчитывала сумму, вырученную от продажи екатеринбургской квартиры, Родион по-детски тер кулаками глаза и приговаривал:

«Какое ты чудовище! Какое ты чудовище!»

– Я – чудовище? – усмехнулась она. – Может быть.

– Ну, хочешь, я на колени встану перед тобой? – И он бросился к ее ногам, уже не скрывая слез.

– Пошел вон! – Она пнула его в грудь. – Я рисковала жизнью ради этих денег. Почему я должна подарить их тебе? Это все равно что выбросить на ветер!

А мне еще предстоит заботиться о твоей матери! Ты же о ней совсем не думаешь!

– Моя мать готова бедствовать ради моего благополучия!

– Она, может быть, и готова, да я ей не позволю бедствовать. И запомни, чтобы с завтрашнего дня ноги твоей невесты здесь не было! Встречайтесь где угодно, только не в моей квартире!

Чего она хотела этим добиться? Что он тут же выбросит из головы эту дуру и станет прежним Родькой, любящим братом? Или наоборот, проявит характер, пойдет в свою комнату, соберет вещички и вместе с поэтессой отправится строить новую, светлую жизнь? Но характер – это как раз то, что у Родиона напрочь отсутствовало. Он уснул на груди у Алены, в слезах отчаяния.

– Меня достали твои прихоти. Вчера мы обедали в ирландском пабе, сегодня ужинаем в китайском ресторане. – Мужчина средних лет с брюшком, на котором едва застегивался пиджак, говорил негромко, с вымученной улыбкой на лице. – Месяц назад ты была блондинкой, а сейчас ты брюнетка. А куда исчез твой акцент, а? Еще одна прихоть?

– Месяц назад ты говорил по-другому, Вах. Месяц назад ты заикался на каждом слове и обливался вонючим потом. От тебя воняло, как от протухшей селедки…

– Что я тебе сделал, Инга? Почему ты так агрессивно сегодня настроена?

Ведь это ты пригласила меня сюда, и мы вроде неплохо сидим.

Он не мог не чувствовать холода ее голубых глаз, которые раньше почему-то казались ему зелеными.

– Ты сидишь в этом ресторане благодаря мне, – пожала плечами девушка.