Быстро запихнув бумагу назад в замочную скважину, он направился к камину, и вдруг, глянув через плечо, увидел белое лицо, прижавшееся снаружи к окну. Оно было неясном из-за слякоти, покрывающей стекло, но белки двигающихся глаз отчетливо виднелись. Он мгновенно повернулся к окну, но лицо молниеносно исчезло, и образовавшуюся на его месте пустоту заполнила темнота. "Наблюдают с обеих сторон", — подумал секретарь. Что-то остановило его от опрометчивых действий. Спокойно вернувшись к камину, как будто он ничего не заметил, Шортхаус поворошил угли и затем непринужденно подошел к окну, открыл его и вышел на балкон. Ветер, который, как он думал, прекратился, ворвался в комнату и задул одну из свечей, а все лицо окатил залп мелкого холодного дождя. Поначалу он ничего не увидел, темнота стояла перед его глазами. Он прошел дальше на балкон и потянул за собой окно, пока оно не лязгнуло, затем стал ждать.

Но его ничего не коснулось. Похоже, там никого не было. Глаза Шортхауса привыкли к темноте, и он разглядел железные перила, за ними черные силуэты деревьев и слабый свет из другого окна. Он посмотрел через окно в свою комнату. Конечно, он стоял в луче света, и любой, подкравшийся снизу, мог бы его ясно увидеть. Снизу? Ему не сразу пришло в голову, что кто-то есть над ним, пока он, собираясь уже вернуться, не услышал, что что-то движется. Он посмотрел вверх, инстинктивно защитив рукой лицо, и увидел длинную черную линию, извивающуюся по серой стене дома. Ставни окна на верхнем этаже были распахнуты настежь и хлопали на ветру. Линия, очевидно, была толстым шнуром, потому что она втянулась в окно, и ее конец исчез в темноте.

Шортхаус, пытаясь что-то насвистывать, посмотрел вниз, гак бы прикидывая расстояние, которое ему пришлось бы пролететь, а затем спокойно вернулся в комнату и закрыл за собой окно, закрепив щеколду так, что малейшее прикосновение к ней заставило бы окна распахнуться. Он вновь зажег свечу и пододвинул к столу стул с прямой спинкой. Затем он подбросил в огонь угля и поворошил кочергой, пока в камине не взметнулся великолепный столб пламени. Он охотно закрыл бы ставнями зияющие за его спиной окна, но об этом не могло быть и речи. Это отрезало бы пути к бегству.

Слать было нельзя. К голове прилила кровь, каждый нерв трепетал. Ему казалось, что из всех щелей на него смотрят бесчисленные глаза и из всех углов к нему тянется множество запятнанных рук. Подкрадывающиеся фигуры стояли повсюду вокруг его убежища, выползая из тени, когда он не смотрел, и быстро и бесшумно возвращаясь туда, когда он поворачивал голову. Куда бы он не посмотрел, его глаза встречали чужие; и хотя они таяли под его твердым, уверенным взглядом, он знал, что они соберутся и подберутся к нему, как только его взгляд ослабеет, а воля дрогнет.

Хотя не доносилось ни звука, Шортхаус знал, что в глубине рома происходят какие-то приготовления, и это заставляло его быть начеку, сохраняя в нем ужас.

Но как бы велика ни была угроза, сои в конце концов должен был побороть ее. Усталость непреодолима, и пока шли минуты и тянулась ночь, Шортхаус понял, что природа решительно заявляет о себе и со всех сторон подкрадывается сон.

Пытаясь побороть надвигающуюся сонливость, секретарь вынул свой карандаш и начал делать наброски мебели в комнате. Он в деталях вырисовал стенной шкаф, каминную доску и кровать, а от них перешел к картинам. Будучи действительно одаренным, он нашел это занятие достаточно отвлекающим. Так как свет был тусклый, он сосредоточил внимание на портретах у камина.