Поэтому, после развода родителей он остался жить с мамой. А значит — его воспитанием никто не занимался. Впрочем, это и так прекрасно видно.
Также я, естественно, выяснил все предпочтения Елизаветы Михайловны. Прознал довольно много информации о её вкусах и увлечениях. Поэтому, с чётко выстроенной стратегией и необходимой информацией в голове я подошёл к Разумовской.
Она, преисполненная одиночества, сидела на стуле возле подоконника на первом этаже, и игриво покачивала ножкой. Скролила пальцем по телефону. Скорее всего, ждала, пока мимо пройдёт кто-нибудь из преподавателей, к которому она и пристанет.
Но вместо преподавателя явился я. Присел рядом с женщиной, вальяжно закинул ногу на ногу, открыл книгу. Книгу выбрал не простую, а ту, которая станет сигналом для Елизаветы Михайловны. Это была "Божественная комедия" Данте. Исходя из того, что любимой страной женщины помимо России, исходя из её страницы ВКонтакте, была — Италия, а на стене периодически мелькали иллюстрации Гюставе Доре, то я понял, что именно эту книгу необходимо использовать.
В первые несколько минут Елизавета Михайловна не обращала на меня никакого внимания, и лишь когда я в очередной раз соблазнительно шелестнул страницей, она покосилась на книгу. Я специально повернулся чуть боком, чтобы она без проблем могла разглядеть название.
— Божественную комедию читаете? — полушёпотом спросила она.
Выдержав паузу ровно в две секунды — не больше, не меньше, я обернулся. Тем самым я не вербально сообщил женщине, что в сей же момент не готов бросаться к ней в ноги, но и равнодушием отвечать не намерен.
— Да. — Сказал я. И тут же добавил — Это одна из моих любимых книг.
— О-о-го! — Удивилась женщина. — По правде говоря, моя тоже.
— Ну, оно и не удивительно. Книга и правда — "Божественная".
— А описание какого круга Ада у вас любимое? — Поинтересовалась Елизавета Михайловна.
— Второго. — Ответил я.
— Шутите? Я тоже больше остальных предпочитаю второй.
Вот. Пошёл контакт. То, что она любит именно второй круг ада — удачный поворот. Ибо именно на этом кругу наказывали сладострастников. Иначе говоря — любителей перепихнуться. И либо она специально согласилась со мной в знак солидарности, либо правда носит внутри себя похожую страсть, что была в сердцах как Клеопатры, так и Елены Прекрасной. И так, и так — для меня было хорошо.
К тому же, мы как бы издалека, но затронули тему разврата. А это значит, что в своей голове она уже сделала один шажочек в эту сторону.
— А вы читали её в оригинале? — Наступал я.
— К сожалению, нет… — Призналась женщина, подпуская меня всё ближе и ближе к своему внутреннему миру. — Но! В своё оправдание скажу, что читала многие прекрасные переводы. Перевод Брюсова, Вячеслава Иванова, Маранцмана. А с изучением итальянского у меня проблемы…
— Скажу вам по секрету — я тоже не знаком с оригиналом. — Грустно улыбнулся. — Хотя и наслышан о прелестной поэтичности, звучных аллитерациях…
— У нас с вами столько общего… — Неожиданно быстро выдала Елизавета Михайловна такую фразу. — А вы… — Оглянула меня впервые за наш разговор. — Преподаёте здесь? Что-то я раньше вас не видела.
— П-хех. — Усмехнулся я. — Мне, конечно, очень приятно такое слышать, но я пока что всего лишь ученик. — Развёл руками. — Увы!
Елизавета Михайловна выкатила на меня свои глаза и спустя пятисекундную паузу сказала:
— Ученик… — Грусть слегка коснулась её лица. |