|
Но, к несчастию, наши ожидания не сбылись. С такою мрачною, глухою, непроницаемою бездарностью, какою пресыщены обе комедии, мы не желаем вам встречаться, читатель, никогда в вашей жизни. Если б на нас не лежала в некотором роде священная обязанность «вам сказать, чего не надобно читать»[3 - Неточная цитата из стихотворения М. Ю. Лермонтова «Журналист, читатель и писатель» (1840).], то, уверяем вас – пусть бы сама философия, сама мудрость, сама добродетель воплотилась в героев «Уголовного дела» или «Бедного чиновника», заговорила их языком и приняла их ужимки, мы бы бежали, бежали, позорно бежали и от мудрости и от добродетели. Бог с ними! Лучше весь век прожить без мудрости и добродетели, не зная ни «Дела», ни «Чиновника», нежели преисполниться добродетелью и мудростью из этих комедий. Не будь у нас знакомства с мудростью, добродетелью и «Бедным чиновником» и услышь мы рассказ о выгнанном из службы 40-летнем титулярном советнике, которому предлагают жениться на прелестной девушке, с условием получить за ней 30 тысяч и потом оставить ее в покое, – выслушав этот рассказ, мы нисколько не удивились бы, не пришли в бешеное волнение, а просто сказали бы: «Не по чину, брат, берешь…» Тем бы дело и кончилось. Но мы прочитали «Бедного чиновника», которого все содержание именно в таком казусе и состоит, мы пропитались правилами мудрости и добродетели и должны выслушать от г. Синицына, бедного чиновника, титулярного советника, несколько тирад, подобных, например, следующей:
– Нет, господа, это уж слишком; так шутить с человеком – бесчестно!.. Неужели вы не придумали ничего лучшего? Неужели в вас нет ни капли сострадания? О! клянусь вам, я не заслуживаю подобного унижения. Вы не знаете, как больно это слышать тому, кто старался только о пользе общей и ни в чем не запятнал свою честь! Тридцать тысяч! в моем положении какое ужасное обольщение! Вы хотели этим прельстить мое самолюбие, вы думали, что бедный чиновник согласится на всякое постыдное предложение – для приобретения денег? Как жестоко вы ошиблись! Вы забыли, господа, что честь для меня дороже всего на свете. Я готов перенести всю пытку нищеты, все несчастия, которыми наделяет нас судьба, но согласиться на подобное дело – никогда! У меня нет никаких надежд облегчить свое положение, и я должен в поте лица добывать себе хлеб, но я знаю, что трудовая копейка дороже мне этих тысяч, что с ней я проживу спокойно, без угрызений совести и не буду краснеть за себя… Я отказываюсь от них, мне ничего не надо… у меня останется честь, а она дороже всех сокровищ в мире.
Какие прекрасные, нравственные мысли! – восклицаю я, напоенный правилами мудрости и добродетели. Но не скрою: мне скучно, тошно, сон меня клонит, глаза слипаются, и я рад, когда, после всех этих разглагольствий, г. Синицын говорит наконец на последней странице: «Женюсь!» Следовало бы зарыдать над этим роковым «женюсь». Я это очень хорошо понимаю, но тем не менее я рад… что же прикажете делать? Я уж сказал, что от всякой мудрости и добродетели отступишься, только бы отделаться от «Бедного чиновника».
Такое же впечатление производится «Уголовным делом»: совершенно всякий кураж отнимается. Дело это, видите, поднято частным приставом, в отсутствие городничего, о том, что один купеческий сын изувечил маркера, остригши ему волосы и бороду, которые тот проиграл ему на бильярде. С купца, разумеется, частный взял взятку, а городничий приехал – захотел другую, и затянули дело на четыре месяца; исписали бумаги целую гору, а когда пришло к решению, оказалось, что у маркера волосы совсем уж отросли и хлопотать не о чем. Частный не хочет угомониться и говорит: «Как, помилуйте, ведь маркер все-таки был обижен?» Но городничий возражает: «Был, да сплыл; а при этом случае я тебя узнал, молодец; и хоть я-то опростоволосился, а уж завтра же тебя спущу долой». |
