Чужой акцент. Эйтану не удавалось определить какой именно. Им овладело нетерпение. Место, где они стояли, было на самом краю кибуцной усадьбы. Примерно в тридцати метрах отсюда находился забор. И среди витков ржавой колючей проволоки горел там тусклый фонарь. Просевшая бетонная дорожка была покрыта слоем липкой грязи. При каждом шаге грязь взрывалась брызгами, чавкала и булькала, словно лопались один за другим нарывы, наполненные жирным гноем. Однажды слышал Эйтан Р. от Сточника об одном студенте, который жил в кибуце лет тридцать тому назад, и именно сюда тот примчался, охваченный безумием, и палил из револьвера в каждого, кто пытался к нему приблизиться.

Подул ветерок. Воздух был влажным. На склоне пригорка еще не совсем потемнела тронутая холодом трава. Была пора листопада, и деревья застыли в скорби. В гаснущем свете сумерек казалось, что до ближайших домов совсем не близко, напротив, они далеки отсюда и друг от друга. Низкий туман тянулся между строениями. Снизу от луж поднимался пар. Издали донесся девичий смех. И тишина…

Гость переложил футляр с гитарой из левой руки в правую. От рабочей одежды Эйтана пахнуло потом, кислым молоком и навозом, когда он наклонился, чтобы разглядеть стрелки на своих часах.

— Ладно, — сказал Эйтан, — все в порядке.

— Все в порядке? Мне можно остаться здесь, у вас? Я готов приступить к работе хоть завтра. К любой работе. У меня есть документы и письмо, и я…

— Слушай, — перебил Эйтан Р., — погоди минуту. Смотри: ты идешь вдоль этой дорожки, пока не дойдешь до пекарни. На ней так и написано: «Пекарня». Так что ты будешь знать, что дошел до пекарни. За ней есть небольшая развилка. Ты примешь влево, пойдешь по кипарисовой аллее, а когда аллея кончится, увидишь два дома. До сих пор все ясно?

— До сих пор все прекрасно…

— Подожди минуту. Не спеши. Я еще не закончил. Когда дойдешь до двух домов, пройди посередине, между ними. И увидишь длинный дом на столбах с четырьмя верандами. За этим домом есть еще один такой же — на столбах и с четырьмя верандами. Постучись в предпоследнюю дверь. Там живет Иолек. Иолек — секретарь. Ты должен поговорить с Иолеком. Он и есть тот «председатель кибуца», которого ты, по-видимому, ищешь.

— Это тот, про которого ты сказал, что он тяжело болен?

— Болен. Это так. Он тут же выздоровеет, как только увидит тебя. Там ты все расскажешь, там с тобой поговорят и скажут, что надо делать.

— Я очень извиняюсь за то, что прибыл в такое, как бы это сказать, неурочное время. Вообще-то я собирался приехать к вам автобусом в два тридцать, но по личным причинам опоздал. Попытался уехать автобусом в четыре, но снова запутали меня, задержали в связи с неким деликатным делом, и я опять опоздал. Как в пословице про растерявшуюся лису, ты, наверно, знаешь ее, если знаешь, сразу же останови меня: лиса, сама не зная что, искала, пока в капкан не попала. Так вот я и приехал в конце концов не тем автобусом, сошел на развилке и пошел пешком. На мое счастье, в такую погоду никакие террористы здесь не шастают, и я добрался благополучно. Извини, а ты, часом, не торопишься? Я тебя не задерживаю?

— Ничего. Все бывает, — ответил Эйтан сухо. — Главное, чтобы ты запомнил. Я повторяю. Пекарня. Влево. Кипарисы. Два дома. Длинный дом. Предпоследняя дверь. Там будешь говорить сколько душе угодно, и с тобой тоже будут говорить. Ты уверен, что не собьешься с пути?

— Избави Боже! — ответил Азария, почему-то запаниковав, словно спросили его, можно ли на него положиться, не воспользуется ли он темнотой, чтобы стащить что-нибудь. — Я в армии чуть не попал в спецподразделение, меня собирались послать на курсы, где изучают ориентирование на местности.