|
Тель-Авив не казался ему красивым, но сама идея создания этого города воспринималась им как чудо. Улицам, которым без году неделя, здесь постарались придать такой вид, как будто они пришли из глубины времен. Даже зеленые скамейки поставили там и сям, будто это Краков или Лодзь. Иолек решил посидеть на одной из таких скамеек, потому что почувствовал легкое недомогание. К тому же заседания руководства партии никогда не начинаются в назначенное время. Какой-то гражданин узнал Иолека: запомнил его лицо — то ли со времен давно прошедшего съезда, то ли по фотографиям в газетах еще с тех дней, когда Иолек входил в правительство, представляя там кибуцное движение. Он поздоровался с Иолеком, сказав ему «доброе утро», и, поколебавшись, вступил с ним в беседу:
— Ну, товарищ Лифшиц, разве вы не обеспокоены в эти дни? — Обеспокоен? Чем? — удивился Иолек. — Вообще. Ситуацией, как говорится. Вы… вы поддерживаете всё это? Иолек, человек веселый и остроумный, ответил, по своему обыкновению, вопросом: — А когда евреям было лучше? Пожилой гражданин сразу же решил, что ему следует извиниться и даже изменить свое мнение: — Я имел в виду… да… вообще-то, да… Вот только, дай Бог, чтобы все это не кончилось очень плохо… И, снова вежливо извинившись, пошел своим путем. На внутренней газетной полосе Иолек нашел заметку о человеке, которого давно знал, хотя знакомство их было довольно поверхностным, об инженере по имени Шалтиэль Палти, уроженце города Новозыбкова, прибывшем на землю предков еще в начале двадцатых годов. Этот Палти утверждал, что ему удалось изобрести, правда пока лишь в основных чертах, гигантскую ракету, которая раз и навсегда способна обеспечить безопасность Государства Израиль, защитив его от любых посягательств. Когда все его письма и меморандумы, направленные властям, остались без ответа, старый инженер появился в канцелярии Еврейского национального фонда со старым итальянским пистолетом в руке и в приступе гнева легко ранил молодую машинистку, а затем едва не покончил с собой в подвале здания, в комнате, где стояли ксероксы. Сколько разных странных людей, думал Иолек, силятся выразить чаяния народа. Пользуются похожими выражениями. То и дело меняют старые мелодии на новые. Излагают устно и письменно надежды, жалобы, тоску, будто у этого выплескивающегося через край словесного потока есть сила, способная заглушить едва слышный внутренний голос: почему же, почему остывает измученное сердце… Люди налаживают переписку с дальними заморскими родственниками. Копят деньги, законным и незаконным путем обменивая их на валюту. Вкладывают деньги в зарубежные банки. Подвалы новых домов теперь обустраивают так, чтобы могли они служить бомбоубежищами, способными укрыть от любой бомбы. Военные власти, со своей стороны, заняты накоплением сил. Возможно, вовсе не из равнодушия оставили они без внимания идеи инженера Шалтиэля Палти, а, напротив, именно потому, что подобная или похожая на нее ракета уже прошла суперсекретные испытания. Давид Бен-Гурион, основатель Государства Израиль, его первый премьер-министр и министр обороны, всегда с энтузиазмом и волнением выслушивал подобные научные идеи, да и нынешний глава правительства, Эшкол, выделяет большие суммы на исследования и технические усовершенствования. Кто знает, какие расчеты ведутся под покровом ночи, какие фантастические предположения и возможности обсуждаются шепотом между военачальником и изобретателем. Или между мужем и женой во тьме их спальни. Что же будет, что же будет, если, не дай Бог, колесо счастья повернется в другую сторону, если в итоге все это закончится «очень плохо»? Даже в веселую мелодию, что доносится в эти минуты через открытые окна из всех радиоприемников, вкралась какая-то грустная нота… Все возможно. Все открыто для толкований. Крик и смех. |
