– Как вас, – закивал дедулька, – на ноге у ей повязочка была, аккурат до щиколотки.

– Вы в тот день поранили ногу? – повернулась судья к Лике.

– Да, – растерянно ответила та, – а может, нет, не помню.

Приговор ошеломил всех – десять лет. Побледневшую еще сильнее Лику вывели из клетки, мы поехали домой. Всю дорогу Аркашка возмущался действиями адвокатши, а я сидела тихо. Какая разница, чего не сказала эта тетка, ну дали бы Ликуське восемь лет… Вряд ли ее оправдали бы, дедулька просто, простите за дурацкий каламбур, убийственный свидетель, припомнил все, даже повязку на ноге. Внезапно в моей душе закопошилось сомнение: забинтованная конечность. Что‑то было не так, но тут Зайка велела:

– Поехали в кондитерскую, очень хочется пирожных.

И я от удивления забыла все на свете.

Глава 4

Прошел месяц, в самом начале ноября я вынула из почтового ящика квитанцию на оплату коммунальных услуг, которые каждый месяц рассылает жильцам администрация нашего коттеджного поселка, и увидела самый обычный конверт, адресованный мне. Честно говоря, я удивилась. Уже давно все наши знакомые пользуются е­мейл или, если речь идет о приглашениях на свадьбы и вечеринки, присылают курьеров. Простого письма, с наклеенными марками, я не получала очень давно.

Из конверта выпал листочек в клеточку, изумившись еще больше, я развернула послание.

«Дорогая Даша, извини, что обременяю тебя, но обратиться больше не к кому. Вера Карапетова мне не ответила, но я не обижаюсь, как не обижусь, если не отзовешься и ты, мало кому хочется иметь дело с убийцей. Но все же, помня о наших давних дружеских отношениях, рискую попросить кое о чем. Здесь вполне можно жить, я работаю швеей. Одна беда, плохо с продуктами, не сочти за труд, собери для меня посылочку. Список разрешенных «вкусностей» прилагаю. И, если не затруднит, положи еще прокладки, любые, какие подешевле, тетради, ручки, в общем, там есть еще один список. Если решишь мне помочь, то привезти передачу надо пятого ноября, с восьми утра до часа. Лика.

P.S. Кстати, здесь сломался телевизор, если купишь новый, начальство в знак благодарности разрешит свидание со мной, но на это я даже не надеюсь».

Чуть не зарыдав, я побежала в дом, на ходу читая списки: кофе, чай, сахар, какао, сливочное масло, печенье, тушенка… Будучи свободной женщиной, Лика увлекалась правильным питанием, не ела мясо, не употребляла ничего жирного, сладкого, острого, не пила кофе и демонстративно отворачивалась от какао.

5 ноября, ровно в восемь утра, я вошла в низенькое здание самого обшарпанного вида и сказала тетке в военной форме, сидевшей за решеткой с мелкими ячейками:

– Привезла по просьбе заключенной Солодко гуманитарную помощь, цветной телевизор.

– Солодко… – забормотала баба, – Солодко… вроде у нас такой нет.

Тут меня осенило, что Лика, выходя замуж за Евгения, как обычно, поменяла фамилию и пошла по этапу Твердохлебовой.

Очевидно, сотрудники колонии очень хотели получить новый «Самсунг», потому что они не только беспрепятственно взяли сумку с харчами, но и препроводили меня в маленькую комнату, обставленную с казенным шиком: стол, два стула, зарешеченное окно и портрет президента на стене.

Ждать пришлось довольно долго, но наконец что‑то загрохотало, и в комнатушке появилась Лика. Я постаралась сдержать слезы. На подруге был ватник, на ногах у нее красовались жуткие высокие ботинки, голову покрывал ситцевый платок. Но, несмотря на ужасный наряд, выглядела Лика не так уж плохо, на щеках играл румянец.

Несколько минут мы болтали ни о чем, потом я спросила:

– Ну как тут?

Лика сморщилась:

– Жить, оказывается, можно везде.