— Зато они — фанатики, те, кто против нас. Нийл Паско. Тебе он кажется ни на что не способным идиотом. Но это не так. У него нет ни стыда, ни совести, и он очень опасен. Только посмотри, как он раскапывает малейшую информацию об отдельных случаях лейкемии, которые, по его мнению, можно связать с использованием ядерной энергии. А теперь у него в руках последний отчет КМАВР, так что горючего для его тревог ему надолго хватит. А как тебе понравился его прошлый бюллетень с этой душещипательной ерундой о полуночных поездах смерти, что так тяжело, но совершенно бесшумно тянулись через северные окраины Лондона? Любой, кто это прочел, мог подумать, что там шли открытые платформы с радиоактивными отходами. Ему ведь безразлично, что ядерная энергия к сегодняшнему дню уже избавила человечество от необходимости сжечь пятьсот миллионов тонн угля. Он что, никогда не слышал о парниковом эффекте? Я хочу спросить: он что — совершенный невежда, этот идиот? Что, у него нет ни малейшего понятия о том, как разрушает нашу планету использование таких энергоносителей, как уголь и нефть? Ему что, никто никогда не говорил о кислотных дождях и канцерогенах, содержащихся в отходах угольного топлива? А если уж говорить об опасности для жизни, почему бы ему не вспомнить о пятидесяти шахтерах, заживо погребенных в Боркенской шахте только в нынешнем году? Или их жизни не имеют значения? Представь себе, какой поднялся бы крик, если бы эта катастрофа была связана с использованием ядерной энергии!

— Но ведь его голос — голос лишь одного человека, плохо образованного и совершенно невежественного в этой области. Он просто жалок.

— Но его страстность воздействует на умы, и ты это прекрасно знаешь. Его воинственному пылу мы должны противопоставить свой.

Страстность. Внимание Алекса привлекло именно это слово. «Мы говорим вовсе не о ядерной энергии, — подумал он. — Мы говорим о страстности. О страсти. Разве так говорили бы мы сейчас, если бы оставались любовниками? Она требует от меня гораздо большего, чем преданность делу. Обязательств гораздо более личных, чем те, что накладывают на человека исследования в области атомной энергии». Снова взглянув на нее, он ощутил вдруг… не желание, нет, но тревожаще-яркое воспоминание о желании, которое так влекло его к ней когда-то. И с этим воспоминанием перед его мысленным взором возникла вдруг до мелочей знакомая картина: они вдвоем в ее доме, ее тяжелые груди, ее волосы, упавшие ему на лицо, ее губы, ее руки, ее бедра…

Он сказал достаточно резко:

— Если тебе нужна вера, если ты ищешь подходящую религию — твое дело. Выбор огромный. Конечно, здешнее аббатство лежит в руинах, и я сомневаюсь, чтобы этот старый импотент в пасторском доме мог что-то подходящее тебе предложить. Но попытайся сама найти кого-нибудь или что-нибудь, что тебе по душе: брось есть рыбу по пятницам, откажись от мяса, перебирай четки или посыпай голову пеплом, занимайся медитацией по четыре раза на дню, почитай свою собственную Мекку. Но ради Бога, если только Он есть, не превращай в религию науку!

У него на столе зазвонил телефон. Кэролайн Эмфлетт уже ушла, и телефон был переключен на городскую линию. Пока Мэар брал трубку, Хилари успела подойти к дверям. Он увидел ее последний долгий взгляд. Затем она вышла, с ненужной решительностью захлопнув за собой дверь.

Звонила его сестра. Она сказала:

— Как хорошо, что я тебя поймала. Я забыла напомнить тебе, чтобы ты заехал на ферму к Болларду, забрал уток для обеда в четверг. Он их для тебя подготовит. Кстати, нас будет шестеро. Я пригласила Адама Дэлглиша.