Изменить размер шрифта - +
Я дернулся и хотел было привстать и распрямиться, чтобы посмотреть, кто это, но привстать мне не дали – грубо положили ладонь на макушку, чтоб я не поднял головы. Будто я головой собирался осматриваться. Я услышал хамский голос:

– Сидеть, сказал! А ну, спать, кому говорят!

В карман моей куртки залезла чья-то рука, и начала там уверенно шарить. Сердце ёкнуло и ушло в пятки. Так всегда бывает у простого городского жителя, который живёт себе, покупает пиво, платит штраф милиционеру и смотрит фильмы про героев. Но вдруг проваливается из своего удобного и привычного мира – в мир звериный. Туда, где всё решают клыки, а ты – обычная овечка, и, надо признаться, довольно трусливая, а вовсе не герой блокбастера. И первая моя мысль была чисто американская: не двигаться, это ограбление! Ограбление – это такая же бытовая игра, как покупка пива или выплата штрафа, здесь нету роли постыдной или геройской, а надо отбросить глупые комплексы и предоставить каждому делать своё дело. Пусть грабители сделают своё дело и уйдут с добычей. А потом жертва сделает своё дело – пожалуется в милицию. А если будут телесные повреждения – то ещё ко врачу. И врач сделает своё дело, и милиция сделает своё дело. Такова жизнь, и бог с ними, с небольшими карманными деньгами.

Рука всё шарила в кармане куртки, где ничего не лежало, кроме носового платка, и я понял, что сейчас эта рука обшарит и карманы штанов, и тогда я останусь без мобильника, где номер Аллы, а ещё без визитки, где номер этого дядьки из «Окулы»… И мысль американская сменилась мыслью русской. Мысль рвалась из глубины души, и выразить её можно было только многоэтажным матом, на каждом из этажей которого противника размазывало в муку любой ценой, хоть ценой собственной жизни, а выражение «русский бунт, бессмысленный и беспощадный» даже близко не могло проиллюстрировать всю глубину и силу того, что рвалось и душило.

С яростным рёвом я вырвался и пнул ботинок стоящего спереди. Рванулся снова, чувствуя, как трещит куртка, и ударил кулаком наотмашь, назад, успев на миг почувствовать костяшками живую кожу сального лица.

– Э, он не пьяный! – раздался удивленный крик.

И в ответ хриплый приговор:

– Гаси его…

Я распрямился и вскочил на ноги, освещая всё вокруг яростным воем. И то, что я увидел, было очень и очень плохо: прямо передо мной стояли трое парней самой мерзкой внешности. Хотя не могу поручиться, что удалось хорошо рассмотреть их внешность. Внутри они тоже были неприятными. Неприятно выглядели их грудные клетки и желудки – пустые и сморщенные, с булькающей жидкостью. Потом, когда я научился рассматривать людей, я узнал, что так выглядит желудок человека, выпившего натощак пива или портвейна. Но меньше всего мне понравились, что у двоих под одеждой висели хороших размеров ножи, у одного за пазухой – две странного вида палки. Откуда-то сзади, совсем рядом, полыхнуло отблеском, я не разобрал – то ли шорок, то ли вскрик, но я понял, что сзади тоже кто-то есть, а времени нет.

Я махнул кулаком назад, а ногой двинул ближайшему в пах, но в пах не попал, а попал в живот, где раздувался мочевой пузырь. Резко отпрыгнул назад, и теперь увидел четвертого – в руке его был кастет.

– Гаси… – снова, согнувшись, прохрипел тот, кому я попал в живот.

Двое как по команде засунули руки за отвороты курток. А я вспомнил, что очень плохо бегаю. Да и куда бежать? Спящие темные дворы, впереди за домами грохочет проспект, там машины, фонари, возможно, люди. А эти трое словно бы нарочно стоят так, чтобы загородить мне путь к проспекту. А за моей спиной… Что же там? Я напряг память. Какой-то мусор: помойки, кусты, гаражи, старая трансформаторная будка, много деревьев, кажется, футбольное поле… или стройка? Гигантские катушки от кабеля и обломки бетонных плит там точно валялись.

Быстрый переход