«Безумный малый». В возрасте 24 лет после блестяще сданных экзаменов в Оксфорде его занесло во Францию, где он бездельничал и ожидал роспуска Палаты общин, куда должен был выставить свою кандидатуру. Там он встретил однажды одну из самых красивых женщин столетия — американку французско–шотландского происхождения с примесью индейской крови, Дженни Джером. В течение 48 часов он обручился с ней. Её отец был крепкий бизнесмен из Нью — Йорка, миллионер, но в то же время парвеню и эксцентричный человек. Семья Черчиллей пришла в ужас от предполагавшейся связи; в том числе и из–за отца Джером («эти американцы надменны, как дьявол»). Полгода спустя молодые люди всё же сочетались браком — в бюро записи актов гражданского состояния британского посольства в Париже. Ещё через семь месяцев на свет появился их первый сын — в дамском гардеробе замка Бленхайм, более чем величественной резиденции, которую некогда воздвиг великий Мальборо в качестве памятника. Дженни, несмотря на свою наступившую беременность, настояла на том, чтобы быть приглашённой туда на бал. Во время танца у неё наступили схватки. «По самому длинному коридору Европы» она устремилась в свою спальню, но дошла только до дамского гардероба. Там, между бархатных муфт, меховых шуб и шляп с перьями, у неё произошли стремительные роды. Было 30 ноября 1874 года, и сыном, которому она дала жизнь, был Уинстон Черчилль.

Полутора годами позже в высшем свете Лондона разыгрался скверный скандал, в центре которого стоял лорд Рандольф. Речь шла о замужней высокородной даме, которая стала возлюбленной сначала принца Уэльского (ставшего затем королём Эдуардом VII), но затем любовницей старшего брата лорда Рандольфа. Глубоко уязвлённый принц сделался теперь поборником пристойности и нравов, он настоял на двойном разводе и на женитьбе будущего герцога на даме. Лорд Рандольф, ожесточённый из–за возникших для его брата сложностей, заявил в обществе, что бракоразводный процесс неминуемо извлечёт на свет определённые письма, «которые вышли из–под пера его королевского высочества и ускользнули из его памяти».

После этого принц Уэльский вызвал его на дуэль. Лорд Рандольф заявил: он будет сражаться с любым представителем, которого соизволит назвать принц; против своего будущего монарха он не может поднять оружие. Принц: он больше не будет посещать ни одного дома, который принимает Черчиллей. Тут в качестве посредника выступил премьер–министр, мудрый старый Дизраэли. Он убедил старого герцога Мальборо отправиться в Ирландию на должность вице–короля, а своего буйного сына взять с собой в качестве личного секретаря. Ранее герцог отклонил предложение этого почётного назначения из–за огромных расходов, которые были связаны с должностью вице–короля. Теперь же он с сожалением принял предложение. Черчилли отправились в свою блистательную ссылку, и так вышло, что самыми ранними воспоминаниями маленького Уинстона Черчилля стали ирландские — воспоминания об ужасных шинфейнерах , о парадах и покушениях на убийство, о театре, который неожиданно сгорел, как раз когда он радостно предвкушал детское представление.

Но лорд Рандольф стал в Ирландии политиком. Прежде он был скорее тем, кого сегодня называют «плейбой»; Ирландия пробудила его политическое сознание. Когда он в 1879 году в возрасте тридцати лет вернулся в Лондон и снова занял свой пост в палате общин английского парламента, то он принёс с собой нечто, чего тогда не было ни у одного другого английского политика: концепцию, которой вплоть до сего дня питаются все консервативные партии Европы: «демократия тори».

Тогда большинству казалось, что надвигавшаяся демократия означает естественную смерть для любой консервативной аристократической и традиционной партии, и в 1880 году среди английских консерваторов царил глубокий пессимизм. Старого волшебника Дизраэли отправили в отставку, великий либерал Гладстоун снова был премьер–министром, и казалось, что со своим рецептом — постоянно расширять избирательное право (теперь могут уже выбирать шахтёры и подёнщики, немыслимо!) — он находится в положении, когда может обезвредить консерваторов, то есть партию богачей, аристократов и привилегированных, а либералов, партию буржуазии, прогресса, реформ сделать навечно правящей партией.