— Бессель! — закричал Винцент.

Но бегущий человек не показал и вида, что узнал мистера Винцента или услыхал собственное имя. Вместо того он злобно ударил своего друга палкой, угодив ему прямо в лицо, на дюйм лишь от глаза. Мистер Винцент, ошеломленный ударом, попятился, оступился и тяжело упал на мостовую. Ему показалось, что мистер Бессель бросился на него во время его падения, но когда он опять осмотрелся вокруг, то мистер Бессель уже исчез и полицейские с нескольким торговцами бежали вдоль Лонг-Акра, в погоне за беглецом.

При помощи прохожих, так как вся улица быстро наполнилась суетящимися людьми, мистер Винцент был снова поставлен на ноги. Он сразу сделался центром этой толпы, жаждавшей увидеть полученную им рану. Множество голосов уговаривали его успокоиться относительно собственной безопасности и рассказывали затем о поведении «сумасшедшего», каким они считали Бесселя. Он внезапно появился среди рынка, вопя изо всех сил: «Жизнь! Жизнь!», рассыпая удары направо и налево своей окровавленной палкой, приплясывая и распевая со смехом при каждом удачном ударе. Одному парню и двум женщинам он раскроил голову, другому свернул руку, маленького ребенка избил до полусмерти и некоторое время все сокрушал перед собою, действуя яростно и решительно. Вдруг он остановился, как вкопанный, перед рестораном, потянул в себя аппетитный запах, несшийся из поварских окон, и смеясь ринулся дальше, опрокинув одного из полицейских, решившегося схватить его.

Первым естественным побуждением Винцента было присоединиться к погоне за другом, в намерении спасти его, если можно, от ярости возмущенной толпы. Но движения Винцента были слишком медленны: полученный им удар почти совершенно оглушил его; пока он обдумывал решение, пришло известие, громко разнесшееся по всей толпе, что Бессель ускользнул от погони. Сначала мистер Винцент едва мог этому поверить, но единогласные заявления и, наконец, исполненное собственного достоинства возвращение двух измученных полицейских убедили его. После некоторых бесплодных расспросов он вернулся к себе в Стэпль-Инн, прикладывая носовой платок к сильно болевшему носу.

Он был и раздосадован, и поражен, и смущен. Ему представлялось бесспорным, что мистер Бессель внезапно помешался среди своих опытов над передачей мыслей. Но почему же он являлся при этом мистеру Винценту с таким печальным и бледным лицом? Это казалось неразрешимой загадкой. Тщетно напрягал он свой мозг, ища разъяснения. Наконец, ему показалось, что не один мистер Бессель, а весь порядок вещей ненормальный; однако, он не в состоянии был ничего придумать, что бы ему предпринять. Он озабоченно метался по комнате, развел огонь в камине — это было светлое пламя асбестовых плиток — и, опасаясь новых кошмаров, если ляжет в постель, проводил свое время, примачивая пораненное лицо или хватая книги с тщетной попыткой читать. Так протянулось до сумерек. В продолжение этого напряженного ожидания Винцента не покидала странная уверенность, что Бессель стремится заговорить с ним, но он сам не хотел поддаваться этому впечатлению.

При наступлении сумерек физическая усталость сломила его. Он лег в постель и заснул, наконец, не боясь кошмаров. Проснулся он поздно, в тоске и беспокойстве и с сильною болью в лице. В утренних газетах не было ни малейших известий о помешательстве мистера Бесселя. Они дошли до редакции слишком поздно. Беспокойство мистера Винцента, которому лихорадка от ноющей раны придавала особую остроту, сделалось наконец невыносимым; после бесплодного посещения Альбани он направился в соседний квартал, к мистеру Харту, компаньону и, насколько знал Винцент, ближайшему другу мистера Бесселя.