|
Я к Витьке, всыпали мы ему с сестрой по первое число, сроду в нашей семье такого не водилось. Признался он, а пепельницу не найти, уплыла уже куда‑то. Так Карамазов мне и говорит, что если я не буду все делать, что он прикажет, то он живо Витьку под тюрьму подведет. Я ему, конечно, не поверила, не такие это люди, чтобы в суд на парня подавать из‑за пепельницы, но сраму, сраму‑то сколько. Узнают все, мне от дома откажут! Но я ему говорю, что против них делать ничего не буду, хоть убейте меня на месте. Он говорит, ты только помалкивай, я сам все выясню что нужно, а если что пикнешь, то такого про тебя Марии Михайловне наговорю — вовек не отмоешься!
— Скотина какая! — Это уж точно. Вот и ходил везде, шарил глазками своими мерзкими, сам как таракан! — Ну ладно, спасибо вам, пойду я, обдумаю это дело. Цезарь, мы же уже гуляли! По дороге домой Кирилл вспомнил, что он обещал профессору Солодору достать ту злополучную таблетку, так что придется идти к Татьяне на работу, а потом напроситься к ней домой. Вот так вот. Он из‑за нее рискует своим добрым именем, а она с этим козлом… В этот вечер было холодно, и настроение у меня было ужасное. Чувствовала я себя неважно с самого утра — болела голова, знобило, вдобавок где‑то прохватило шею, и голова поворачивалась только в одну сторону. Шея — это мое слабое место. Я волновалась, как там Аська. Ведь второпях я собрала ей с собой мало теплых вещей. Вдобавок, когда мы шли домой от метро, нас вымочил дождь. Я представила, как сейчас войду в пустую темную квартиру, где ждет меня только кошка. Она бросится ко мне не потому, что рада, а потому, что хочет есть; как я накормлю кошку, через силу съем что‑нибудь сама, потом включу телевизор, чтобы не сойти с ума от тишины, посмотрю какую‑то чушь, потом лягу и попытаюсь заснуть, а перед глазами будет стоять Аська… нет, это невыносимо. Я уже открыла рот, чтобы пригласить Кирилла подняться, но тут он заглянул мне в глаза: — Таня, можно я зайду? Слава Богу, наконец‑то догадался! Я даже повеселела. Мы поднялись в квартиру, я молча ходила по кухне, машинально накормила Пуську, поставила чайник. — Извини, с едой у меня не очень. Ты не думай, я вообще‑то готовлю, просто сейчас одной ничего не хочется. — Голос мой дрогнул. — Скучаешь по дочке? — Ужасно! — Вдруг слезы сами собой хлынули из глаз. — Прости, пожалуйста, Кирилл, что‑то я сегодня совсем расклеилась. Я неудачно повернула голову и чуть не вскрикнула от боли. — О, да ты совсем больна, давай‑ка лечиться! Он налил мне крепкого чая с лимоном, потрогал лоб. — Надо бы лекарство принять. — Никаких таблеток! — испугалась я. — После того случая у Валентины я вообще ничего никогда принимать не буду. — Ну хорошо, — он ласково прикоснулся к моей шее, — давай‑ка я сделаю тебе массаж. Он безошибочно нашел то самое место, которое так болело, и стал сначала бережно, потом все сильнее разминать его и разглаживать. Было так спокойно и ужасно приятно, что кто‑то обо мне заботится. Так нельзя, Таня, нельзя так бояться таблеток, какой‑нибудь аспирин тебе не повредит. Ведь там, у Валентины, было совсем другое. И ты приняла всего одну таблетку, а кстати, другую ты выбросила? Все тело мое окутала теплая истома, мучившая с утра боль в шее отступила, и даже голова перестала болеть. — Да нет, не выбросила, — сонно сказала я, — там она, в кармане, так и валяется. Кирилл еще долго массировал мне шею, потом закутал ее теплым шарфом, а меня укрыл пледом. — Ты полежи, а я пойду поесть приготовлю, ты не вставай, надо в тепле побыть. |
