— Наверное, он уже миллионер, — предположила я.

— Думаю, да.

— Когда-нибудь ты будешь очень богат, Тоби.

— Все мое состояние будет помещено в доверительные фонды для моих детей, и для их детей, и так далее на тысячу лет вперед.

Это меня очень позабавило. Меня было совсем нетрудно рассмешить. Я представила себе мешки с деньгами, небольшие горсточки из которых выдавались Тоби и его детям. Но представив себе детей Тоби, я развеселилась еще больше, чем при мысли о мешках с деньгами. Когда я ему об этом сказала, он неожиданно обиделся. Еще никогда я не видела его таким расстроенным.

Мудреца тоже звали Тоби, хотя все называли его Тобиасом, как и приличествовало его статусу. Он был, в общем, ничего. Просто был неспособен думать или говорить о чем-то, кроме денег, а Тоби предпочитал беседовать о древнегреческой драме, философии и гении Шекспира. Отец и сын любили друг друга, но отношения между ними были довольно натянутыми, поэтому встречались они нечасто. Впрочем, они были взаимовежливы и держались друг с другом уважительно. Маг скрывал свое разочарование, а Тоби пытался скрывать свое финансовое невежество и отвращение к процессу обогащения.

Сидя в классной комнате, катаясь верхом в парке, разглядывая театральные афиши, просто беседуя, мы не замечали, как проносится один счастливый день за другим, настолько неотличимы они были друг от друга.

Закончился успешный и утомительный прокат очередного спектакля. Газеты написали, что Айрини Раштон превзошла саму себя.

Последнее представление собрало настоящий аншлаг. За ним последовали ужин, цветы, поздравления, после чего все стихло и наступил период отдыха.

Все шло по уже привычному сценарию, и я знала, что первые дни будут изумительны.

Наутро после прощального ужина (на самом деле это было в полдень) я упросила Мег позволить мне отнести маме кофе и булочки.

Мама еще спала и, поставив поднос на столик, я залюбовалась ею. Она была очень красивой: темно-русые с медным отливом волосы, маленькое лицо в форме сердечка, а ресницы ее закрытых глаз выглядели необыкновенно длинными и густыми на фоне нежной кожи. Она показалась мне очень юной, чуть ли не ребенком.

Мне было далеко до мамы. Мег постоянно ворчала по поводу моего слишком круглого лица, слишком длинного носа, слишком пухлых губ и совершенно неуправляемых волос. Единственным, что я унаследовала от мамы, были темные густые ресницы и брови. Мои были даже гуще и темнее, а маме приходилось пользоваться карандашом, которым она подводила и то, и другое.

Тем временем мама открыла глаза и рассмеялась, увидев меня.

— Что ты делаешь, малышка Сиддонс?

— Любуюсь тобой. Ты такая хорошенькая и такая… юная.

Это привело ее в восторг. Она так обожала комплименты, что они никогда ей не надоедали, хотя ей их хватало с избытком. Назвав ее юной, я выбрала точное слово. Я вдруг поняла, что вся ее жизнь представляет собой борьбу с возрастом. Мне казалось, она совершает ошибку, бросая столько сил на борьбу с противником, который еще и не показался на горизонте. Даже мне было ясно, что когда он все же появится, она будет обречена на поражение.

— Кофе! — воскликнула она. — Да ты настоящий ангел.

— Налить тебе чашечку?

— О да, конечно. — Она потянулась. — Как хорошо! Это была потрясающая ночь! Ты видела цветы?

— Я не видела гостиной. Она утонула в букетах. Их там море.

— Они прекрасны!

— Джанет говорит, что они начнут осыпаться на ковер, а Мег уверена, что это рассадник насекомых.

— Можешь передать ей, что это рассадник пауков… тарантулов и что ночью они обязательно заберутся к ней в постель.