Цветаев был уверен, что в доме никого нет, что он пуст и заброшен: какой дурак усидит, когда под боком пьянка и женщины, но на всякий случай пересёк трассу в метрах пятидесяти ближе к велотреку и подкрался с тыла. В двери не сунулся, боясь растяжки, а тихонько влез в окно и прислушался. Было тихо, пахло известкой, сыростью и, как всегда, кошками, дом же был явно пустым. Цветаев уже собрался было с лёгкой душой отправиться на трассу, чтобы заложить взрывчатку, а потом предаться чревоугодию, как услышал голоса. Кто-то забубнил:

– Микола, Микола, Микола, Микола…

А что «Микола», было неясно, только тоскливое «Микола»… да «Микола…»

Цветаев аж присел, его пробил холодный пот: только что он едва не совершил роковую ошибку. С верхних этажей трасса была как на ладони. Подстрелили бы, как пить дать, понял он, даже в темноте, и двинул вверх на голоса. Чем выше он поднимался, тем больше ему казалось, что песчинки под ногами скрипят, как оглашенные, а каждый его вдох и выдох слышат все окрест. К тому же автомат и ранец сковывали движение, и ему, привыкшему воевать налегке, было дискомфортно. Если кто-то выскочит на меня, я даже мяукнуть не успею, подумал он. Поэтому между вторым и третьим этажами, он снял амуницию и сразу почувствовал себя лёгким и грациозным. Взошла луна и светила в оконные проёмы. На четвёртом этаже были слышно особенно отчетливо. Сжимая нож, Цветаев прокрался ближе. Кто-то жаловался басом:

– Микола, а вони там горілку п'ють…

– Ну так що з цього?

Второй голос был жиже первого, но с гонором новобранца, свято выполняющего долг майданутого.

– А ти не хочеш, Микола?..

– Ні.

– А дівок хочеш, Микола? Дівки хороші, я бачив.

– Дівок хочу, але не хочу отримати піздюлей від Семена Павленко.

– Який ти боягузливий. А я б збігав хоч на секундочку. Хоча б вічком всзгляднуть. А, Микола?

– Знаю я твою секундочку. Збігай, мені і тут не погано.

– Який ти дивний.

– Я не дивний, я дісфіплінірованний.

– Ну що, дисциплінований ти наш, принести тобі в клювике?

– Ну, принеси, – великодушно согласился Микола.

– Що ж ти такий скромний, аж противно. Так і воювати будеш?

– Не бійся, воювати буду, як треба! – заверил Микола.

– Тоді я пішов.

– Iди.

– Пішов! А ти?

– А я тут залишуся.

– Що б ти сказівся!

– Іди, іди…

– Ну і пішов, – обиделся тот, который говорил басом.

Можно было схитрить: прикинуться своим, майданутым бандерлогом, тем более с жёлтой повязкой, тем более с местным говорком, приблизиться внаглую и порешить обоих. У него был случай, когда он вошёл в киевскую мэрию через центральный вход, сославшись, что ищет друга, Кирюху Гончаренко. Имя и фамилию он, конечно же, выдумал на ходу. Нашёл тупиковую комнату на седьмом этаже, в которой было трое, «взял» их на три счёта и так же незаметно вышел. Четыре дня его искали и на Красногвардейской, и на Площади Толстого, мол, видели убегающего в ту сторону, а он хихикал в кулак под носом, в развалинах музыкальной академии, на пятую ночью, когда его считали погибшим, вернулся к Пророку живым героем, засел на кухне и залпом выпил два литра чая, не обращая внимания на друзей, пьющих водку за его счастливое воскрешение.