– Во двор тише, – по-житейски согласилась консьержка. – Иди смотри, – она взглянула на Цветаева, как на больного, и снисходительно протянула связку ключей. Что возьмёшь с неразумного русского? – Только там эти хотят…

– Кто? – спросил он, не выходя из образа.

– С майдана, – поведала она почему-то на тон ниже и посмотрела в лестничный пролёт, хотя внизу никого не было.

– Часто?

– Не-а-а… вечерами наведываются. А утром уходят. А вчера, слышали, грозились взорвать главпочтамт и вокзал, – она перешла на испуганный шёпот.

– Не взорвут, – успокоил он её, делая шаг по лестнице вверх.

– Вы думаете?.. – спросила она недоверчиво.

– Уверен! – ответил он, всё ещё находясь под впечатлением увиденного и услышанного в кафе, но ни на секунду не выходя из роли испуганного беженца с востока.

Теперь-то он знает истинную историю, не верит ни в какую другую и может действовать смело, без компромиссов, потому что, возможно, он тоже участник представления.

– Храни вас господь! – вдруг перекрестила она Цветаева так, словно признала его правоту.

– Ну, я пошёл?.. – робко спросил Цветаев.

– Иди, иди, сынок, – благословила она его с просветлённым лицом.

Старинная мраморная лестница вывела Цветаева на крышу в башенку. Ясно было, что дом покинут жильцами. На лестничных площадках стойкий кошачий запах, смешанный с запахом костров майдана, окна мутные и тоскливые, в углах грязная паутина.

В цоколе башенки лежали старые матрасы, под навесом притаился ящик. Цветаев сунул нос в него и обнаружил две бутылки с коктейлем Молотова. Вот это удача, обрадовался он и посмотрел вниз: швырять отсюда бутылки на головы прохожим было сплошным удовольствием.

Площадь «Нетерпимости» лежала как на ладони. Немногочисленный киевский люд бродил, словно потерянный, не мешая, однако, коммунальщикам разбирать баррикады. Орлова на площади не было, не было и майданутых, которые прятались от жары в переходах, в метро и в фонтане.

Цветаев вернулся, чтобы отдать консьержке ключи.

– Я слышала, – радостно светясь, прошептала консьержка и тыкнула пальцем в радио, – гроб вынесут, и всё!

– Что «всё»? – сдержанно удивился Цветаев.

– Только что сообщили! – посмотрела она на него снисходительно: что возьмёшь с этого перепуганного русского? – Так что покупайте быстрее, цены взлетят!

– А кого вынесут? – поинтересовался Цветаев.

– Известно кого, – всё так же радостно светясь, прошептала консьержка.

Русский далёк от чаяний города. А они очевидны: побыстрее бы в ЕС, на халяву, колбасу, и баста!

– Кого? – уточнил Цветаев.

– Кого надо, того и вынесут, – ответила она так, как отвечают круглому дураку.

– Извините, я пошутил, – потупился Цветаев так, как должен был потупиться любой ущемлённый русский на его месте. – Я завтра приду!

– Только до трёх! Меня вечером не бывает! – живо заявила консьержка и всколыхнулась всем своим жирным телом. – Пойду в соседний подъезд расскажу, радость-то какая!

* * *

Чтобы не видеть до вечера мрачную физиономию Пророка, не выслушивать его сентенций, а главное, чтобы не спорить с ним, Цветаев «засел» на явке у свой старой знакомой красавицы Татьяны Воронцовой, которая ещё в мае сочла за благо унести ноги в Крым. Теперь она плескалась в море, напропалую кокетничала с москалями и пила лучшее москальское пиво «Столичное двойное золотое». Была у неё такая слабость – стройные, длинноногие москвичи, но больше всего она, конечно же, любила их деньги.