Так вот, на улице ночь, внизу почти ничего не видно. Я завис над крышей и думаю, куда бы полететь. Ну и полетел туда, прямо к тому дому на проспекте Бусыгина. Не знаю, что меня туда потянуло, но захотелось именно туда. Подлетаю, смотрю, а дом-то уже какой-то не такой. Точнее такой же, как наяву, но стал выше, длиннее. И сам проспект стал шире и вытянулся вдаль в обе стороны.

Нет, тот дом, который все называют серым бусыгинским, всегда казался мне чем-то величественным, почти сказочным. Тот дом — он необычный. Он огромный и как бы охватывает внутренний двор. На том дворе могли бы поместиться два или три больших стадиона. То есть дом этот не прямой, как другие дома. Он как бы состоит из нескольких домов, соединённых вместе и расположенных вокруг того огромного двора.

Во дворе серого бусыгинского есть ещё какие-то одноэтажные и двухэтажные домики. Там много зелени, деревья, аллейки. Но в том сне всё это было ещё величественнее, чем наяву. Во сне тот внутренний двор был вообще необъятным. Но главное не в этом.

Во всём, что меня окружало, было что-то тревожное, даже зловещее. Тревога была во всём: в домах не светились окна; на улице не горели фонари; всё вокруг казалось вымершим; по небу с огромной скоростью неслись чёрные рваные облака. В просветы между облаками проглядывало мёртвенно-синее ночное небо. Сквозь эти летящие по небу клочья временами просвечивала полная луна. Тревожная гулкая тишина стояла вокруг.

Я летел над внутренним двором серого бусыгинского, а двор всё не кончался. Я повернул назад и снова оказался над проспектом. Я посмотрел с высоты туда, в сторону нашей бывшей улицы — это за сараями, в которых хранится всякая рухлядь. Смотрю, а улица тоже какая-то не такая стала: домов стало больше, и сами дома немного другие, и стоят они по-другому. Хотел было полететь туда, посмотреть, почему там всё так изменилось, но вдруг…

Вообще-то я трус — чего уж скрывать, но тут что-то нашло на меня. В общем, не знаю, как объяснить то, что я сделал. Может дело в том, что это был сон, а может просто в моём преимуществе — я ведь мог летать, а они не могли. В общем, их было два или три десятка. Форма на них была, как фашистская. Даже повязки на рукавах такие же, только вместо свастик на них были лошадиные морды — ух, страшные. Странно, как это я с высоты всё разглядел? Хотя да, это же сон.

Ну так вот, они стреляли из ружей, похожих на воздушки из тира в нашем парке. Те четверо — две девчонки и двое мальчишек — отстреливались из пистолетов. Они отстреливались, укрывшись внутри арки серого бусыгинского, а со стороны двора, к ним бежали другие «фашисты». Деваться тем четверым было некуда.

Я даже не понял, откуда у меня взялись гранаты. Одну гранату я кинул в тех, что бежали со стороны двора, а другую — в тех, что были на проспекте Бусыгина. Среди «фашистов» началась паника, которой и воспользовались ребята. Они побежали внутрь двора, а «фашисты», опомнившись, открыли огонь по мне — не попали, потому что я перелетел через дом во двор. Приземлившись во дворе, я побежал следом за ребятами.

Мы добежали до какого-то подъезда. Точнее, это был не просто подъезд, а какая-то арка в стене. Там, внутри арки, я увидел дверь.

Один из мальчишек схватил меня за руку и затащил в подъезд. К подъезду уже бежали «фашисты».

— Не бойся, сюда они не сунутся, — сказал он, посмотрев на меня чёрными, как угольки, глазами, — они не смогут сюда пройти. Тут сильная защита.

На вид мальчишка был моим ровесником. Он был смуглый. У него были чёрные волосы и такие же чёрные глаза. На нём были джинсы — такие, с большими карманами в разных местах, один карман был даже ниже колен. Рубашка, серая, с длинными рукавами, которые видны были из-под рукавов джинсовой куртки. На куртке спереди, сзади и на рукавах была цветастая эмблема.