— Она вся твоя.

Люсинда улыбнулась и продолжала есть, медленно, чувственно облизывая губы и наблюдая, как с каждым глотком псе больше набухает ком в его панталонах. Она даже осмелилась протянуть руку и небрежно погладить его. Когда спаржа была доедена, Люсинда дала облизать свои пальцы Роберту. Тот принялся посасывать каждый, многозначительно глядя на нее.

На десерт было блюдо с клубникой. Они скормили друг другу все до ягодки, пока их руки и губы не выпачкались алым сладким соком. Пришлось снова облизать пальцы дочиста. Роберт встал и принес себе и Люсинде бокалы с вином. Они дружно осушили все, до капли.

— Надеюсь, ты сыта? — спросил он, когда поднос унесли.

— Нет, — покачала Люсинда. — Я горю желанием, Робби, и только ты способен его утолить.

— Ты настоящая плутовка, Люсинда, — засмеялся он. — Но верно, я тоже голоден поэтому нам предстоит еще один десерт. Пойдем.

Он поднял ее, повернул спиной к себе и, перегнув через кушетку, поднял сорочку.

— О, — воскликнула Люсинда, — как восхитительно порочно!

Повелитель расстегнул панталоны, высвободил свое мощное орудие и, встав сзади, сжал ее бедра, одновременно проникнув в тесное жаркое лоно.

— Это ты, мое сокровище, ужасная грешница, — прошептал он. — Но зато истекаешь влагой и всегда готова для меня.

Он вонзился в самую глубину, Люсинда вскрикнула:

— Ах, я никогда еще не делала это вот так!

— Ты еще многого не знаешь, сокровище мое, но заверяю, прежде чем ты покинешь мой дом, научишься всему, Люсинда. Ах-х, вот так, ангел мой, садись на моего резвого «петушка»!

Он принялся работать бедрами, впиваясь пальцами в ее плоть.

— О, Роберт, — вздохнула она, — я хочу, чтобы ты передал мне все свои познания!

У него был чудесный дом, выстроенный, как она считала, еще в царствование Елизаветы, когда его семья сколотила состояние на торговле с Индией. Он пояснил, что титул был дарован семье задолго до появления этого недолгого богатства и восходил ко временам королей, сидевших на троне еще до Вильгельма Завоевателя. Люсинда поняла, что когда-то его предки были знатны и могущественны. Дом носил отпечаток былой роскоши. Стены были отделаны широкими панелями, как и пол, почерневшими от времени. В турецких, изумительной работы коврах зияли дыры. Зато библиотека и картинная галерея были увешаны портретами предков.

— Ты похож на своих предков? — спросила как-то Люсинда, и он рассмеялся.

— Нет. Скорее — на мать, а ее портрета нет. Не было денег заплатить художнику. — Он приподнял ее подбородок и тихо прошептал: — Для тебя важно, как я выгляжу, Люсинда?

— Нет, но все же меня разбирает любопытство. И это вполне естественно, Робби. Мы стали любовниками два месяца назад, и все это время ты не снимаешь маски в моем присутствии, даже когда мы мчимся верхом по полям. Я понимаю причины, по которым ты это делаешь, но поверь, никогда не выйду замуж за человека из общества. Вряд ли мы встретимся в столице.

— Но если это все же произойдет, тебе не будет стыдно за все, что было, при условии, конечно, если так и не узнаешь меня в лицо, — возразил Роберт.

Он никогда не проводил с ней ночь напролет, всегда исчезал в своей спальне, в которую не было хода ни ей, ни Полли.

— Я должна знать, кто он, — твердила Люсинда горничной.