— Важнее этого нет ничего на свете.

— Но почему? — удивился он.

— Вот уже несколько лет, как ты играешь роль Повелителя для «Учеников дьявола», — начала она, — но теперь утверждаешь, что, несмотря ни на какие последствия, я стану твоей последней ученицей. Это говорит о том, что у тебя все же есть совесть. Ты сам знаешь, что занимался неправедным делом. Богатым и сильным мира сего никто не дал права унижать и оскорблять бедных и беспомощных. Правда, это не останавливало их ни раньше, ни теперь. Даже если ты не сможешь уберечь меня от похоти назойливых претендентов на мою руку, я устрою им публичную выволочку в Лондоне. Они долго не забудут урока, уж поверь мне. Неужели тебе не хочется присутствовать при этом, Роберт? Разве это не достойный конец твоей карьеры Повелителя?!

— Они найдут на мое место другого, — пожал плечами Роберт.

— Вероятно, да, а может, и нет. Я намереваюсь использовать моего милого братца-епископа, чтобы навсегда распустить нечестивое общество «Учеников дьявола». Если же он начнет сопротивляться, я донесу на него и его сообщников архиепископу Кентерберийскому, даже если при этом о моем позоре узнают. Но «Ученики дьявола» больше не посмеют обидеть ни одну молодую женщину! — твердо провозгласила она. Роберт разразился смехом и осыпал ее поцелуями.

— Люсинда, сокровище мое, ты клялась, что я не сумею укротить тебя, и, клянусь Богом, настояла на своем! Не могу сказать, как я счастлив!

Он снова поцеловал ее, и со смешком опрокинул на спину.

— Я хочу замучить тебя до умопомрачения, моя очаровательная злючка! Согласна? Последняя партия перед тем, как мне придется отослать тебя в Лондон!

— Иди ко мне, мой великолепный Повелитель, — промурлыкала Люсинда, привлекая его к себе. — О да, да! Ужасно, ужасно мило! Еще, еще!

Его язык алчно лизал ее губы, выгнутую шею, груди, обводил соски. Роберт с наслаждением ощущал сладость затвердевших крошечных бугорков. Его губы скользнули по ее торсу, целуя, слегка прикусывая, лаская. Она бормотала нежные слова. Он уткнулся носом в роскошную поросль черных завитков и, спустившись вниз, устроился между ее молочно-белых бедер. Ее пухлые нижние губки уже повлажнели, крошечные жемчужинки серебристого любовного напитка сочились между ними. Он осторожно приоткрыл розовые складки и впервые взглянул на коралловую плоть. Роберт никогда не ласкал ее подобным образом, ибо считал это привилегией не господина, но любовника.

Крошечная горошинка поднялась, встала, почти пульсируя у него на глазах. Наклонив голову, он стал жадно лизать и посасывать ее.

Люсинда ахнула, сжигаемая головокружительным наслаждением, и вцепилась в его густые темные волосы.

— О Боже, что со мной? — всхлипывала она, ощущая, как он легонько теребит зубами крошечную пуговку, и вздрагивая от удовольствия.

Наконец он больше не смог вынести их любовной игры. Она впивалась ногтями в его плечи, торопя и понуждая двигаться быстрее, и его жажда равнялась ее исступлению. Роберт приподнялся, скользнул между ее раздвинутых ног и глубоко вошел в покорное тело, улыбнувшись, когда Люсинда громко вздохнула. Он стал двигаться, сначала медленно, потом быстрее, а она самозабвенно царапала его спину, кусала плечо.

Какой он твердый! Настоящее железо, пронзающее ее податливую мягкую плоть. Неужели это в последний раз?! Не может быть! Она не позволит!

Люсинда сжала его копье так, словно больше не собиралась отпускать. Роберт застонал, и она, всхлипнув, обняла его ногами. Пусть запомнит ее такой, и когда она отомстит, они пойдут к алтарю. Он будет хотеть ее, как ни одну женщину в мире!

Они слились в слепящей вспышке чувственного наслаждения, почти заставившей обоих лишиться чувств.