Люсинда наняла временного управляющего, которому и поручила действовать от ее имени на время отъезда. Несколько недель она провела с обойщиком и декоратором, вникая в каждую мелочь, выбирая драпировки и обои, занавеси и шторы, сама ездила к мистеру Чиппендейлу договариваться о мебели и покупала великолепные восточные ковры. Часами рылась в каталогах, рассматривая образцы вустерского фарфора из мастерских доктора Уолла, и приобретала тысячи необходимых в хозяйстве мелочей. Наняла садовника, чтобы ухаживать за заброшенным, обнесенным стеной самом позади дома.

— Остальные слуги подождут до моего возвращения, — сообщила она брату.

— Превосходно! Превосходно! — восхищался тот. — Не можешь сказать, хотя бы приблизительно, когда думаешь отправляться к Джулии, дорогая?

— Вероятно, недели через две смогу освободиться. Ты так много сделал для меня, Джорджи. Уверена, что вы с Каро будете больше чем рады избавиться от непрошеных гостей. Будь я на твоем месте, не испытывала бы ничего, кроме облегчения, хотя искренне люблю своих родных.

— Я распоряжусь, дорогая, — еще раз пообещал брат, — и уверен, что это лето ты не скоро забудешь.

Наконец настало утро отъезда. Сундуки Люсинды были уложены в большой дорожный экипаж, стоявший перед лондонским домом, снятым епископом на сезон. Джордж объяснил сестре, что ей предстоит пересечь страну и добраться до Кардиффа, где она сядет на корабль, плывущий в Ирландию. Он заверил также, что она не увидится с Шарлоттой. Та даже не узнает, что Люсинда была неподалеку. И поскольку поездка займет несколько дней, номера в приличных гостиницах уже заказаны и оплачены.

— Это мой маленький подарок тебе, — сказал брат, целуя сестру. — Когда вернешься в Лондон, дорогая, я приеду погостить.

Потом епископ Уэллингтонский помог сестре сесть в карету и помахал на прощание, довольный, что все прошло так гладко.

Погода стояла прекрасная, дороги были сухими, за все время не упало ни капли дождя, и первый день карета катила без остановок. Кухарка снабдила их объемистой корзиной, содержимое которой хозяйка разделила со своей горничной Полли. К концу дня они прибыли в «Серебряный лебедь», уютную гостиницу у самого Мейденхеда. Люсинду почтительно проводили в дом. Для нее был заказан двухкомнатный номер. Леди подали легкий ужин, состоявший из жареной индюшачьей грудки с молодым горошком, свежим хлебом, местным сыром и блюдом июньской земляники. Вино оказалось поистине великолепным, но от усталости веки Люсинды начали слипаться, и Полли быстро уложила ее в постель.

— Господи, — сонно пробормотала Люсинда, когда горничная помогала ей раздеваться, — путешествие как-то странно на меня подействовало.

Полли аккуратно уложила в сундук одежду госпожи и приготовила дорожный костюм на завтра, после чего допила остатки вина и быстро захрапела на походной кровати. Примерно час спустя дверь в спальню тихо отворилась, и несколько джентльменов в плащах, с закрытыми шарфами лицами быстро убрали вещи, а женщин перенесли в ожидавшую карету. Утром хозяин гостиницы, которому заплатили вперед, непременно подумает, что постоялица уехала засветло. Элегантная карета медленно и тихо покатилась со двора и исчезла в темноте.

Люсинду разбудила головная боль. В висках стучало, во рту пересохло. И почему постель вдруг стала такой жесткой?! Она попыталась повернуться, но не смогла. Именно это обстоятельство, несмотря на недомогание, привело ее в себя. Она с трудом открыла глаза и поняла, что находится не в гостинице, а в крошечной, смахивавшей на келью каморке. Единственное окно было закрыто ставнями, но сквозь щели пробивался тусклый свет. И лежала она не на постели, а на соломенном тюфяке.

О ужас! Почему от запястья тянется цепь, прикованная к стене?!

Люсинда с отчаянием искала взглядом Полли, но горничной не было.