Она робко коснулась его пальцем, с интересом наблюдая, как он качнулся в сторону и вернулся в исходное положение. Когда он перестал качаться, Мерри прикусила губу и задумалась. Когда она тронула его, он показался ей твердым, но ей хотелось в этом убедиться. В конце концов, Алекс ее муж и она имеет право трогать его.

И все же Мерри колебалась. Она внимательно посмотрела на его лицо, убедилась, что он так и не пришел в себя, после чего провела рукой по торчащей части его тела. Она была твердой, но кожа оказалась нежной и мягкой на ощупь. Удивившись, Мерри еще раз провела по нежной коже ладонью, потом все-таки решилась и взяла его рукой. Она измерила пальцами толщину и длину, проверила, как далеко он может наклоняться в одну или другую сторону.

Неожиданный стон, сорвавшийся с губ Алекса, заставил ее замереть, а ее пальцы непроизвольно сжали его мужское достоинство. В следующее мгновение клинок дернулся в ее руке. Девушка удивленно опустила глаза и увидела, как из кончика толчками потекла какая-то густая жидкость. Мерри немедленно выпустила его из рук и отошла. У нее мелькнула мысль, что, возможно, она его повредила. Но она вовсе не была уверена, действительно ли он теперь сломан или все так и должно быть. И только одно она знала точно — то, что своими руками уничтожила возможность вступить с мужем в брачные отношения, поскольку его мужское естество стало опадать на глазах.

Выругавшись, Мерри стала мерить комнату шагами. Она размышляла. Эдда сказала, что он, наверное, поцелует ее, затем потискает грудь и только потом, если возбудится, вставит в нее свой клинок. Она предположила, что твердость орудия мужчины означает его возбуждение. Если так, то, вероятно, она сможет возбудить его снова.

Мысль вселила в ее сердце надежду. Мерри вернулась к кровати и уставилась на его грустно повисшее естество. Она понятия не имела, как можно возбудить мужчину. Она видела в своем замке служанок, стоящих на коленях перед солдатами и делавших что-то, от чего мужчины тяжело дышали и стонали, как Алекс, перед тем как из него полилась жидкость. Но она точно не знала, что именно они делали. Судя по всему, это было что-то приятное, и девушка попыталась представить, что было бы ей приятно. Когда служанка расчесывает ей волосы возле камина, это очень приятно, правда, это чувство скорее успокаивающее и расслабляющее, чем возбуждающее. Помассировать ноги, когда они гудят, тоже приятно, но это не возбуждает.

Совершенно очевидно, что она подходит к проблеме с неверной стороны, решила Мерри и задала себе вопрос, что возбуждает ее отца и братьев. Единственное, что приходило в голову, — виски, но она сомневалась в том, что, вылив на мужское естество кувшин виски, можно заставить его работать.

Мерри снова взглянула на поникший клинок, на этот раз с нескрываемым раздражением. Если честно, она не могла себе представить, что с этим делать, и все же ей было необходимо как-то возбудить его, снова сделать большим и твердым, потом сесть на него, порвать девственную плеву и получить кровь на простынях.

Или можно сделать проще: порезать, скажем, палец, измазать кровью простыни и притвориться, что все получилось. Эта мысль моментально подняла ей настроение. Так ей не придется снова выходить замуж, если нынешний муж сделает ей одолжение и этой ночью скончается, а если нет, то это на некоторое время избавит ее от его претензий в постели. Она не представляла, как часто мужчины ложатся в постель со своими женами, но, насколько ей было известно, ее отец не надоедал женщинам в деревне и служанкам. Конечно, он уже стар, но Гавейн и Броди тоже не очень-то бегали за женщинами. Мерри предположила, что раз в месяц — вполне разумная частота.