Черноволосый отец девочки очнулся и даже умудрился сесть. Он сидит, облокотясь о стенку, и пыжится, пытается освободиться от лишнего во рту, сплюнуть кляп. Все так же, темными пятнами на грязном кафеле, валяются брошенные рюкзаки, скомканные комбинезоны, шапочки-маски, огрызки сломанной вентиляционной решетки. Светится подсвеченное фонарями с улицы, с набережной, закрашенное окно прямо строго по курсу Змея.

Змей выпрямил спину, нечаянно встряхнув Лешего, и друг на плече захрипел. Игнорируя его хрипы и свою боль, Змей вздохнул глубоко, лег вздувшейся грудью на воздух, и его понесло к окну — только успевай переставлять ноги...

Не зря! Нет, не зря будущих порученцев просеивали сквозь жесточайшее сито учебных заданий, отфильтровывая самых-самых, экстраординарно самых выносливых. Выпускники спецкурсов были людьми, щедро одаренными природой способностями, и в том числе умением терпеть боль, забывать о ней, работать так, как будто ее и нет вовсе. Были, и некоторые еще есть.

Есть! Есть еще, выражаясь фигурально, щепоть пороха в пороховницах у Змея, и сжечь ее, компенсируя последствия кровопотери в простреленном боку, самая пора! И закипают надпочечники, впрыскивая в оскудевшие вены гормоны, и раскаляются не признанные официальной наукой чакры, и метафизическая энергия стимулирует мышцы, мускулы, сухожилия, и Змея несет, несет к окну... Прыжок на подоконник... Вес двух тел, сила мышц, инерция — все это суммируется, и выставленное вперед колено Змея ломает к чертовой матери вертикаль оконной рамы. Двухстворчатое окно — ХЛОП! — с хлопком открывается.

Разлетелись, открылись створки, поползли трещины по крашеным стеклам, студеный ветер швырнул в лицо Змею пригоршню снежинок. Под ногами у порученца ползут автомобили вдоль набережной. В отличие от тупичка-стоянки с другой стороны дома здесь проезд оставался свободным. «Ползут» — вовсе не опечатка. Движение по набережной плотное — бампер в бампер.

Змей поворачивает голову влево — там, в зоне видимости, светофор вот-вот замигает желтым. Змей поворачивает голову вправо — на углу дома, прижавшись к бордюрному камню, замедляя и без того черепаший ход транспорта, заглох грузовик с кузовом, полным снега.

Змей знает, что на самом деле злосчастный грузовик заглох понарошку, что звонок по мобильному Аскольда Афанасьевича, якобы истерический, послужил сигналом для парня — своего парня — за рулем грузовика-самосвала. И грузовик вырулил из двора-колодца по соседству и «заглох», проехав по-черепашьи полторы сотни метров. А если бы не заминка по вине негра — царство ему небесное, — так и вовсе не пришлось бы самосвалу глохнуть.

Змей возник в открывающемся с хлопком и треском прямоугольнике окна на втором этаже, и мотор грузовой машины завелся, взревел, сверкнули фары, затрубил клаксон, самосвал грузно перевалился через бордюрный камень, нагло въехал на тротуарную вотчину пешеходов. Считаные единицы пешеходов — спасибо ненастью! — месили снег в промежутке между стеной здания и бордюром. К беспределу на улицах Москвы пешеходы давно привыкли, и кто матерясь, кто покорно, сместились, кто прижался к стене, кто шагнул за бордюр. И грузовик, обгоняя транспорт на проезжей части, проехал под окном в клозет на втором этаже. А Змей сбросил с плеча, бросил в полный снега движущийся кузов Лешего, прыгнул сам... За спиной грянул выстрел! Передовик сборной команды спонсоров ворвался в клозет. Передовик выстрелил в промелькнувшую за — уже ЗА! — открытым окном тень.

Снег в кузове самортизировал, ноги Змея, сгибаясь, утонули по ляжки в снежной мякоти, вмялась спина в рыхлую белизну, окунулся в холод затылок. Из окна клозета высунулся передовик гвардии преследователей. Дрогнул «стечкин» в левом кулаке Змея, выплюнул пулю, и она попала гвардейцу в запястье, выбила из его руки пижонский пистолет «глок», а заодно и всякую охоту у гвардии за плечами передовика тут же совать стволы и носы на мороз.