— Ай! Почему? Мне вовсе незачем следовать за вами, я ничего плохого не делаю.

— Пожалуйста, не скандальте. Взгляните сюда. Сеньор Суарес взглянул. Из кармана у полицейского торчали серебристые браслеты наручников.

Пепе Сучок поднялся.

— Пойдем с этими господами, Хулиан, там все выяснится.

— Пойдем, конечно, но только какие манеры!

В управлении на них не пришлось заполнять карточки, они уже там значились. Записали только дату задержания да два-три слова, которых им не удалось прочесть.

— Почему нас арестовали?

— Вы не знаете?

— Нет, ничего не знаю. Откуда мне знать?

— Погодите, узнаете.

— Скажите, я не могу известить, что меня арестовали?

— Завтра, завтра известите.

— У меня, видите ли, мамочка старушка, она, бедная, будет очень беспокоиться.

— Ваша мать?

— Да, ей уже семьдесят шесть лет.

— Ничего не могу сделать. И сказать вам тоже ничего не могу. Завтра все выяснится.

В камере, куда их привели, огромном квадратном помещении с низким потолком, при скудном свете пятнадцатисвечовой лампочки в проволочной сетке сперва ничего нельзя было разглядеть. Немного погодя, когда глаза стали привыкать, сеньор Суарес и Пепе Сучок начали постепенно узнавать знакомые лица — злосчастных педерастов, карманников, алкоголиков, профессиональных шулеров, всяких людишек, которые привычны к каверзам судьбы и всегда ходят с потупленной головой.

— Ай, Пепе, хорошо бы сейчас выпить чашечку кофе!

Пахло в камере очень противно — прогорклый, резкий запах, от которого свербило в носу.

_Как всегда, выпил чашечку кофе с друзьями.

Донья Виси целует мужа в плешь.

— Если б ты знал, как я рада, когда ты приходишь пораньше!

— Скажи пожалуйста! Старый что малый.

Донья Виси улыбается, бедная донья Виси всегда улыбается.

— Знаешь, кто придет сегодня вечером?

— Еще бы, какая-нибудь сплетница.

Донья Виси никогда не обижается.

— Нет, моя приятельница Монсеррат.

— Великое счастье!

— Она очень добрая женщина!

— Она сообщила тебе еще о каком-нибудь чуде этого обманщика из Бильбао?

— Замолчи, что за еретические слова! И почему тебе так нравится говорить гадости — ведь ты думаешь иначе.

— Да уж нравится.

Дон Роке с каждым днем все больше проникается убеждением, что его жена глупа.

— Ты посидишь с нами?

— Нет.

— Ох упрямец!

Раздается звонок у двери, и в квартиру входит приятельница доньи Виси, как раз в ту минуту, когда попугай на третьем этаже изрыгает ругательства.

— Слушай, Роке, это просто невыносимо. Если их попугай не научится вести себя прилично, я донесу в полицию.

— Ну что ты болтаешь! Ты представляешь себе, какая потеха будет в комиссариате, когда ты явишься туда с доносом на попугая?

Прислуга ведет донью Монсеррат в гостиную.

— Я сейчас скажу хозяйке, присаживайтесь.

Донья Виси помчалась приветствовать подругу, а дон Роке, немного поглядев из-за занавесок на улицу, сел у жаровни и вытащил колоду карт.

— Если трефовый валет выйдет раньше, чем пятерка, — хороший знак. Если туз — это ни к чему, я уже не мальчишка.

У дона Роке свои приемы гадания на картах. Трефовый валет вышел третьим.

— Бедняжка Лола, она меня ждет! Сочувствую, малышка!

Лола — сестра Хосефы Лопес, бывшей прислуги семейства Роблес, с которой у дона Роке кое-чего было, но теперь она растолстела, постарела, и ее вытеснила младшая сестра.