Вот и была граница по Реке жиденькой. Проходили сквозь нее хродры, эрулы и другие, как нож сквозь масло.

    В то утро проснулся военачальник ромейский от того, что в постели у него сыро. Приснились ему эрулы. Будто Реку переходят они по первому ледоставу. Вот и обмочился со страху. Глянул в окно – а эрулы вот они. Подхватил он тогда полы своей бабьей одежды – и бежать; и воины его бежали за ним следом.

    Взяли эрулы в том лагере хорошую добычу. И стали хозяйничать в земле вельшской, как в своей собственной. И отяжелели от добычи телеги, а за телегами потащился полон. Многих взяли себе в рабство, ибо тогда жили в других краях, на закат отсюда, и пахали землю. Нужны были рабочие руки.

    Ульфила слушал, губу покусывал. Старик говорил об одном из тех набегов, частых при императоре Галлиене, когда северяне, в их числе и вези, нахаживали за Дунай. Тогда и забрали в рабство, среди многих, ульфилиного деда из Садаголтины в Каппадокии. И хоть стали вези ему, Ульфиле, родными, а о том набеге до сих пор не забыли в семье.

    Здесь же, в покинутой богами свайной деревушке, история старикова превратилась в героический эпос, ибо другого не имели. Бог войны был их богом, а какая вера не ищет себе подкрепления в историях и примерах?

    Говорил старик трудно, то и дело прерывался. Остальные подхватывали там, где обронил рассказ, вели дальше, покуда патриарх не набирался сил продолжать. Тогда замолкали деревенские, только кивали и хмурились в такт словам.

    Черная смерть шла за эрулами по пятам, когда уже считали они себя победителями. Но прежде черной смерти встретила их засада. Неповоротлив победитель, когда обожрался; побежденный же озлоблен и хитер.

    И вот нашелся молодой ромейский военачальник, у которого не было страха; устроил засаду на переправе. Лед на Дунае стал недавно – вот ведь не терпелось хродрам и эрулам по чужим землям погулять, кровь разогнать. Настоящего ледостава дожидаться не стали, решили – и так вынесет их на своей груди Река Рек.

    Оно и верно. Легких, с пустым брюхом – вынесла; а как назад шли, разжирев от добычи, треснул под ними лед. И ударили тогда из засады ромеи.

    Недолго бились. Кто успел – на другой берег выскочил и был таков. Полон почти весь под лед ушел; там и сгинул. Без рабов остались в тот раз хродры, самим бы ноги унести. Остальные же воины эрульские и хродрогутские, что на ромейском берегу остались, приняли бой и полегли все до последнего человека.

    Спасшиеся бежали, оставляя за собой кровавый след. Слезы мешали им видеть. Дали тогда клятву отомстить.

    Минуло одно полнолуние; лед укрепился. Собрали новую силу и вновь за Дунай перешли.

    Но лагеря ромейского уже не было. Черная смерть сожрала всех, кто принес такой позор храбрым хродрам, ни одного для мести не оставила. И сама притаилась, сторожила.

    И второй раз бежали воины, и зримой погони за ними не было, хотя знали – от черной смерти не убежать, сколько ни спеши.

    Ступив вместе с эрулами на другой берег Дуная, скосила она половину рода их. Те, кто уцелел, ушли прочь из старых мест, на восход солнца, в озерный край. Часть людей в деревне этой, брошеной даками, осела; прочие дальше пошли, и что с ними стало – того никто не знает.

    Глава третья

    Атанарих

    348 год

    Атанарих, гневаясь, что его подданные под влиянием убеждений Ульфилы принимают христианство, отчего отеческое богопочитание стало гибнуть, подверг христиан разнообразным казням. Он умерщвлял их, иногда выслушивая от них оправдания, причем они всегда мужественно доказывали правоту своей веры, а нередко предавал смерти без всякого суда.