Он интересуется загадочным Уэйрдом даже меньше Макканна, а просто считает, что собор Св. Джута — это четкая база, мэн. (Дословная, к слову сказать, цитата. Только не спрашивайте, что же это делается, языковая мода всегда была вне моего разумения.)
— Выпьешь?
— А-а, это ты, своей собственной… Да, зажрал бы чутка белой.
Я заказал Крошке двойную водки, сам же ограничился шанди в облегченном варианте: пиво пополам с лимонадом.
— Слышь, Джим, — сказал Томми, — а нельзя еще полпинты крепкого для Зама?
— Можно, — сказал я, удивленно оглядываясь; мне как-то казалось, что Томми здесь один. — А кто это?
— Собака. — Томми ткнул пальцем куда-то вниз.
Под столиком лежал большой черный пес; его массивная башка покоилась на вытянутых вперед лапах. Такая себе помесь немецкой овчарки с волкодавом… а то и просто с волком. Пес поднял голову и зарычал, я тоже зарычал, в ответ на что он презрительно фыркнул, опустил башку на мощные, толщиной в мою руку, лапы и, по всей вероятности, вернулся к размышлениям.
— В пепельницу, самое оно и будет.
— Что?
— Крепкое. Попроси Беллу налить в пепельницу.
— Окурки вытряхнуть или как? — поинтересовалась маломерная тетка, заправлявшая стойкой, принимая мой несколько экзотичный заказ.
Секунду я молча взирал на ее ослепительно беззубую улыбку, однако не придумал ничего остроумного и ограничился тривиальным:
— Да ты там, Белла, как знаешь.
— Это твоя? — спросил я у Томми, садясь с таким расчетом, чтобы он находился точно между мной и далеко не беззубой пастью. Псина накинулась на пиво с молодым, задорным энтузиазмом и при этом — хотите верьте, хотите нет — расплескала из пепельницы меньше, чем я обычно расплескиваю из кружки.
— Не-а, дядькина. Повесил на меня, пока сам в больнице.
— И какую же это часть она ему отхватила?
— Да не, — ухмыльнулся Томми, — ему геморрой режут. Пара дней, и будет как огурец. Ты же не будешь никого кусать, правда, Замчик? — Он энергично поскреб собаку по загривку. Собака не выказала ни удовольствия, ни неудовольствия. — А ты, длинный, теперь это что, все больше по шанди?
— Ага. Вот жду Макканна, чтобы рассказал мне, как я выступал прошлой ночью.
— Ты там чего, наворотил что-нибудь?
— Возможно. — Я машинально взглянул на ободранные костяшки.
Пить вредно. Алкоголь — наркотик. Виски — яд, береги ребят. Да знаю я все это, кто же не знает. Просто так уж вышло, что спиртные напитки не запрещены законом, легкодоступны, считаются чем-то вполне нормальным, что существует почтенная традиция употреблять их гордо и с удовольствием, а затем страдать от неизбежных последствий, даже бахвалиться этими последствиями, и что эта традиция особенно сильна здесь, в Шотландии, и особенно на западе Шотландии, и особенно в Глазго и примыкающих к нему районах…
Я пью больше, чем следовало бы, но всегда с удовольствием, и я ни разу еще не просыпался с желанием выпить; воды, апельсинового соку, чего-нибудь шипучего вроде лимонада — это да, регулярно, сотни и сотни раз, но никогда, чтобы чего-нибудь покрепче. И буде такое со мной случится, я надеюсь вовремя опомниться, схватить себя за руку, задавить опасную тенденцию в зародыше. Я знаю, что все алкоголики начинают с опохмелки.
Но я-то не такой, я все понимаю.
Господи, это только подумать, сколько людей погубила пьянка, и каких прекрасных людей…
Лично я видел только одного человека, погубленного пьянкой, — своего отца, но уж он-то никак не был прекрасным человеком.
— Так что, с «Уай-эс-ти» [16] у тебя покончено, или что? — спросил я у Томми. |