Выходя из самолета, она надела свитер, чтобы прикрыть обнаженные руки, но шарф сунуть в сумку забыла. Джесмайн взяла в дорогу совсем небольшой чемодан, так как собиралась пробыть в Каире не больше двух дней. И ни в коем случае не посещать дом на улице Райских Дев.
Коридорный взял чемодан и пошел за ней к конторке регистрации. Войдя в вестибюль, Джесмайн услышала музыку и громкие голоса: вошла свадебная процессия – впереди танцоры и музыканты, потом молодожены, окруженные друзьями и родственниками, бросавшими монеты «на счастье». Джесмайн подождала, пока с ней поравнялась невеста, за которой две девчушки несли длинный шлейф. Она невольно вспомнила свою свадебную процессию, как шла через этот же вестибюль тогда еще только что построенного отеля. Как она была счастлива! Джесмайн нашла в сумочке мелочь и бросила под ноги молодоженам со словами: «Счастья вам. Мабрук». Клерк за конторкой, красивый молодой человек, приветливо поздравил ее с прибытием в Каир. Его улыбка была по-восточному льстивой, а взгляд черных глаз – томно-ласковый; она успела отвыкнуть в Калифорнии от этих повадок. Джесмайн спросила его, нет ли ей писем; он посмотрел и учтиво ответил:
– К сожалению, нет, доктор Ван Керк.
Она сообщила юристу дату своего прибытия в Каир и номер комнаты, зарезервированной в отеле, но известий от него почему-то не было. Коридорный провел Джесмайн в номер – «с окнами на Нил, как вы заказывали», – получил от нее фунтовую бумажку «на чай» – но его улыбке она увидела, что это слишком много.
Джесмайн чувствовала себя усталой и голодной, но сразу же подняла трубку телефона у кровати, чтобы позвонить в Лос-Анджелес. Набрав первую цифру, она услышала стук в дверь.
За дверью стояла женщина в одеянии мусульманки, посетившей Мекку, – в длинном белом платье, с белым покрывалом на голове, скрывающим нижнюю часть лица. В одной руке у нее была кожаная сумка, в другой – посох, опираясь на который она вошла в комнату. Джесмайн под взглядом устремленных на нее черных глаз не могла сдвинуться с места. Амира! Она вспомнила их последнюю встречу, и ее охватили гнев и тоска.
– Да пребудут с тобой милость и милосердие Аллаха, – сказала Амира по-арабски.
Этот голос пробудил в душе Джесмайн воспоминание о запахе сандалового дерева и сирени, сладостном журчании фонтана в саду на улице Райских Дев, божественном вкусе засахаренных абрикосов на террасе в горячий полдень. Счастливые воспоминания, которые она подавляла вместе с воспоминаниями о страдании и боли!
– И с вами тоже, – ответила она с дрожью в голосе, как будто обращаясь к призраку, – мир и милосердие Аллаха да пребудут. Входите.
И когда Амира вошла в комнату и Джесмайн вдохнула легкий запах миндаля от ее одежды, она изумилась, как быстро воскресло прошлое. Как легко вернулся в ее уста арабский язык и как радостно было говорить на нем.
Амира стояла, ожидая, пока Джесмайн предложит ей сесть. Она уселась на стул с изяществом женщины высшего общества, но Джесмайн заметила в ее движениях некоторую скованность. Все-таки Амире было за восемьдесят. Джесмайн присела на край постели, не спуская глаз с удивительного видения. Значит, Амира совершила паломничество в Мекку…
– Здоровье мое – слава Богу, – сказала Амира, спуская покрывало со снежно-белых волос.
– Как вы узнали, что я здесь?
– Это я тебя и вызвала, Ясмина.
– Как вы меня нашли?
– Написала Ицхаку Мисрахи в Калифорнию, и он узнал твой адрес. Выглядишь ты хорошо. – Амира сдержала легкую дрожь в голосе. – И ты теперь доктор? Это хорошее дело и большая ответственность. Ты обнимешь меня? – Она протянула руки к Джесмайн.
Но та смотрела на нее с испугом. |