ULTIMA RATIO

Североморск засыпало снегом, несмотря на середину марта, и город снова побелел, съежился, притих в ожидании весны и перемен, хотя оптимизма в этом ожидании было мало. Большинство предприятий главной базы Северного флота России не работало. Закованные льдом и припорошенные снегом стояли в порту крейсера, эсминцы, сторожевые катера, черно-серыми тушами сдохших китов высовывались изо льда и воды длинные вздутия подводных лодок. Многие из них просто дожидались конца, годясь лишь на металлолом, и только ядерные реакторы не позволяли людям затопить лодки. Завод же по разделке корпусов кораблей не справлялся с ликвидацией списанных посудин.

Николай Ващинин каждый день проходил по берегу Кольского залива и с болью в сердце смотрел сверху на мертвые корабли. Многие моряки были ему знакомы, кое с кем из них он дружил с детства и знал, чем живет и дышит флот вообще и каждый, кто с ним связан, в частности. Жизнью эту ежедневную борьбу за выживание назвать было трудно.

Сам Ващинин тоже в свое время хотел попасть на флот и даже пытался поступить в мореходку, но не прошел по здоровью. Зато ему удалось закончить институт инженеров морского транспорта в Мурманске, а затем устроиться в порту и пережить все невзгоды переходного — от бандитского социализма к не менее криминальному капитализму — периода, хотя, как и все, зарплату он получал мизерную и на месяц, два, а то и на полгода позже, чем следовало. И все же семью прокормить он не мог. Если бы не тесть-пенсионер, удачно торгующий на местном рынке овощами с собственного садового участка и подбрасывающий время от времени зятю и дочери деньжат или тех же овощей и фруктов, Ващинин давно протянул бы ноги.

В этот день он возвращался с работы рано, его отпустили по случаю дня рождения, и решил завернуть на рынок, чтобы договориться с тестем о воскресной рыбалке.

Снег продолжал сыпать с беспросветно-свинцового неба, прохожие кутались в воротники, спешили закончить дела дотемна, быстро обходили полупустой рынок. Николай тоже не задержался в неуютном помещении, выскочив на территорию летнего рынка с пустыми торговыми рядами. И тут его окликнули:

— Эй, земляк, подойди.

Ващинин оглянулся. Из ниши, образованной углом здания, забором и навесом, выглядывала темная фигура в нахлобученной на брови собольей шапке и ватнике. Николай подошел. Денег у него с собой было немного, и быть ограбленным он не боялся.

— Извини, землячок, — хрипловатым голосом сказал мужик, в голосе которого сквозили виноватые нотки, а в глазах тлела тоска. — Выручи, друг, четвертый день сидим без крошки хлеба. Ты не думай, не зэк я и не нищий, охотник, да, вишь, заготовитель подвел… Ей-богу, отдам.

Ващинин порылся в бумажнике, молча протянул охотнику (на вид — лет пятьдесят, щеки ввалились, действительно плохо мужику) пятидесятирублевую купюру.

— Держи, потом как-нибудь отдашь.

— Вот спасибо, земляк! — обрадовался замерзший мужик. — Выручил по-человечески. А не хочешь у меня купить эту железку? Даром отдам, больно нужда заела.

Он достал из-за пазухи тряпичный сверток, развернул, и Ващинин увидел странной формы пистолет из черного металла, отсвечивающего красными и фиолетовыми искрами.

— Что это?

— Бери, не сомневайся, в хозяйстве при нынешних временах пригодится. Стреляет бесшумно, лазерный прицел, попадает на два километра, сам проверял.

— Это… «маузер»? — Николай взял в руки теплый на ощупь, тяжелый пистолет.

— Не, не «маузер», — усмехнулся мужик, — там на рукояти три цифры выдавлены и какой-то значок в виде паука.