— О, тут вы совершенно правы! — воскликнул Ожгибесов, подходя к окну и оглядывая пустое поле. — Она действительно на вид абсолютно плоская. Не считая, конечно, ям и пригорков… Совершенно с вами согласен.

Однако существовал один пункт, в котором Ожгибесов не уступал никому и никогда, и пункт этот касался Священного писания, которое Илья Исаевич, имея память поистине фотографическую, знал практически наизусть.

Ожгибесов походил чем-то на отшельника, тем более, что одет был в закинутую за плечо простыню и на костлявых ногах его болтались стоптанные кожаные босоножки с расстегнутыми пряжками. Войдя в палату, Верещагин первым делом обратил внимание на расхаживающего из угла в угол Ожгибесова, который в этот миг о чем-то усиленно размышлял, приставив указательный палец левой руки к середине лба, а правой рукою совершая рубящие движения сверху вниз, точно расправляясь с возражающим оппонентом. Увидев недоумевающий взгляд Верещагина, Ожгибесов нахмурился, сел на серую свою койку и, сунув босоножки под тумбочку, снова встал, прошелся босиком взад-вперед по палате и только затем объяснил, немного, впрочем, витиевато и не вполне современным языком:

— Сверг вретище с чресл своих, иззул сандалии с ног и, подобно древлему пророку, хожу наг и бос в ознаменование грядущего позорного царства антихристова…

Так произошло первое их знакомство.

Буквально на второй же день пребывания Верещагина в лечебнице, когда он, лежа на кровати, вяло перелистывал какой-то цветной журнальчик, не потрудившись узнать его название, к нему неслышно подкрался Ожгибесов и тихим голосом сказал:

— Прошу вас, не читайте напрасных книг, ибо они отвлекают вас от единственно нужной книги…

— Вы имеете в виду Евангелие? — догадался Верещагин. — Как же, прочел давно. И очень даже внимательно прочел, но увы…

— Понимаю, — мягко сказал Ожгибесов. — Много якобы нестыковок… Сомнения в подлинности…

— Как раз в подлинности я не усомнился, ибо книга писалась живыми свидетелями. А, как известно, опросите трех свидетелей происшествия и получите три совершенно разных взгляда на событие. По крайней мере, именно в описании конкретных мелочей. Это-то как раз и убеждает больше всего, что не подделка… Сомнительны мне некоторые описанные там чудеса… В особенности чудо воскресения.

— Если не было воскресения, то и вся вера наша тщетна… Вот Аристотель Алексеевич, несчастнейший человек, он вообще отказывается прочесть из Евангелия хотя бы строчку, и стоит на том, что…

Аристотель Алексеевич, до тех пор тихо дремавший в углу, повернул страдальческое лицо свое и произнес отрывисто, срывающимся тонким голосом:

— И стою и стоять буду. Убежден, а убеждений своих не предаю! Не читал и читать не намерен! Никакого Христа не было! Я лично Ленину верю! Не было никакого Христа! Не было никаких чудес…

Карие умные глаза Ожгибесова полыхнули, он встрепенулся и перебросил через плечо сползающий край больничной простыни с синим штемпелем в углу. Затем стал говорить, обращаясь исключительно к Верещагину, но время от времени бросая быстрый взгляд в угол, где в немом негодовании корчился Аристотель Алексеевич Ивлев.

— Обратите внимание, друг мой, — начал Ожгибесов, — на тот факт, что даже в Талмуде, сборнике раввинских толкований закона, во второй его части, называемой Гемара, говорится о том, что Иисус совершал чудеса, но чудеса эти приписываются Талмудом действию злого духа. Талмуд, надо вам сказать, вообще относится крайне враждебно к Христу и, говоря о нем, употребляет такие выражения: “да погибнет имя его и да исчезнет память его!” Так вот, представьте себе, что уж если составители Талмуда, заклятые враги Христа, не решились отвергать факта совершения Им чудес, а только приписали их действию сатаны, то из этого надо вывести бесспорное заключение, что факт совершения Иисусом Христом чудес — вне всякого сомнения.