— Матерью клянусь, поймаю тебя и язык твой поганый вырежу! — заорал Аббас в бессильной злобе, безобразно брызгая слюной. — Ослиный помет жрать заставлю!

— Сначала достань его из своего брюха, — отвечал Конан, неторопливо удаляясь от края крыши.

Он сделал не более трех шагов, когда кровля под ним провалилась, и с ужасными ругательствами варвар полетел в душное пыльное нутро дома.

Зрелище, представшее его глазам, когда пыль рассеялась, было достойно изумления. Довольно большая грязная комната с рухнувшей восточной стеной содержала множество разнообразного хлама: горшки с обитыми ручками, треснувшие кувшины, груды какой-то полуистлевшей материи, кипы рваных халатов, искалеченная с непонятной жестокостью мебель, большой оловянный таз с огромной дырой в днище, облезлое чучело макаки без глаз и даже пробитая во многих местах ржавая аквилонская кираса — явно мишень с какого-то стрельбища. Посреди этого великолепия распростерся ниц тощий человечек в засаленных обносках. В руке он судорожно сжимал приличного вида медный сосуд с двумя горлышками.

Конан приземлился на тюк слежавшегося тряпья, так что падение не вызвало особых неприятностей. Он отряхивал с туники пыль и приставшую солому когда человечек оторвал лицо от никогда не чищенного пола, взмахнул ручками и закричал дурным голосом:

— О величайший из дивов, о владыка сил земных и небесных! О отрада ничтожных, в прахе пресмыкающихся! Сжалься надо мной, дозволь припасть еще хоть разок к источнику твоей мудрости!

— Ты, что ли, Ловкач? — удивленно спросил Конан, распознав в человеке своего приятеля Ши Шелама. — Чего орешь и кто тут, хвост Нергала тебе в глотку, див?

Ши растерянно глянул на сосуд в своей руке, потом на варвара с стал безумно вращать зрачками.

— Кончай придуриваться, — гаркнул киммериец, — отвечай, когда спрашиваю!

Ши сразу успокоился и принял свой обычный хитроватый и в меру подобострастный вид.

— Привет тебе, тигр моего сердца, — сказал он. — Прости дурака, думал, снова этот вылез.

И он помахал своей медяшкой.

— Что ты тут делаешь? Что за дом такой, почему рухнул, откуда барахло? — со свойственным молодости нетерпением Конану желалось узнать обо всем сразу.

— Дядька у меня помер, прими Нергал его душу, — печально сообщил Ловкач Ши. — Старьевщиком был, наследство вот оставил. Стал я разбирать вещички да радоваться, какая-никакая, а все же прибыль, если, конечно, купит кто. Глянь — сосуд этот медный, почти что новый. Ну, думаю, его-то продам, Бел свидетель. Присмотрелся — горлышко у него какой-то дранью замазано. Дай, думаю, проверю, что внутри-то. Сковырнул, а он вылезает…

— Див?

— А кто ж еще под печатями таиться может? Дым повалил, вонища… Гляжу — сидит, ус крутит.

— Что-то не слыхивал я, чтобы нежить усы крутила, — удивленно пробормотал киммериец. — Хвосты, сказывают, бывают у них, крылья там, но что усы… Врешь, небось?

— Да провалиться мне на этом месте! Да сожрут желудочные черви мне брюхо! Да…

— Ладно, валяй дальше, — прервал варвар поток клятв, которые, как все знали, Ловкач Ши легко раздавал направо и налево при всяком удобном и неудобном случае.

— Чего дальше? Испугался я, душа в пятках, нос в росе… Сидит див на клубе дыма и ус крутит. Я-то всегда считал, что демоны эти служат тем, кто их освободит из заточения, уважение спасителям выказывают… А этот — ни здрасьте тебе, ни еще чего — сразу спрашивает: где тут, говорит, дщерь человеческую сыскать можно? Очень, говорит, я изнемог за семьсот годов без дщерей человеческих… И еще червем обозвал.