— Она, должно быть, совершенно ошибалась насчет Линды Гейлен.

— О чем это вы болтаете, черт побери?! — Он едва не заорал во все горло.

— Теперь, когда Линда Гейлен убита, — терпеливо разъяснил я, — она не может быть главной подозреваемой в предполагаемом убийстве Сэма Сорела, как считала Беверли Квиллен.

Он совершенно остолбенел и, похоже, начисто лишился дара речи. Наконец он заговорил, медленно и с трудом:

Так вы утверждаете, что сегодня вечером убили Линду Гейлен, а не Беверли?

— Ну конечно. — Я слегка приподнял брови. — А кто внушил вам эту идею — насчет Беверли?

— Вы и ваша мерзкая двусмысленная болтовня! злобно огрызнулся он.

— Ну а вам-то что за дело, кого убили? — Я не пожалел для Хагилла теплой улыбки. — Вы ведь никогда не были знакомы с Беверли Квиллен.

— Немедленно убирайтесь из моего дома, Холман. — Его усы воинственно ощетинились. — Или я сам вышвырну вас отсюда!

— Я из тех, кто понимает намеки, — с достоинством произнес я. — И на прощанье скажу вам, мистер Хагилл, что все ваши отвратительные картинки просто никуда не годятся.

Это была не лучшая финальная сцена, но мысль о предстоящей встрече с лейтенантом Сантаной не давала мне покоя. На обратном пути я думал о нем непрерывно и приехал в клуб совершенно взвинченный. В фойе полицейский сообщил мне, что лейтенант находится в кабинете администратора, и показал, как туда пройти.

Сантана совсем не изменился с тех пор, как я в последний раз видел его, и это не внушало оптимизма. Лет ему было около пятидесяти, среднего роста и умеренной комплекции. Его волосы заметно поредели на макушке и поседели у висков. Физиономия выглядела так, словно ее тупой киркой вытесали из камня, а карие глаза, как и раньше, с глубоким презрением взирали на этот проклятый мир, а на меня лично, возможно, с еще большим презрением. Вроде бы так оно и надлежит, лейтенант восседал за столом администратора, заваленным грудой неоплаченных счетов и писем, требующих ответа.

В кабинете находились еще трое людей. На диване сидела Андреа Марко с покрасневшими от слез глазами на окаменевшем лице. Возле нее примостился какой-то крупный субъект лет двадцати пяти; вид у него был пришибленный. Он нервно курил сигарету, время от времени отбрасывая падающую на лоб длинную белокурую прядь. Соня Майер, сидя на стуле с прямой спинкой, попыталась дружески улыбнуться мне с противоположной стороны комнаты.

— Ну что ж, — мягко произнес Сантана. — Я думаю, теперь все в порядке, раз появился Холман.

Я подошел к столу, вытащил из бумажника письма и положил перед ним.

— Как вы поживали, лейтенант, все это время?

— Превосходно, — проворчал он, — до тех пор, пока не услышал, как упомянули ваше имя. — Занявшись письмами, он прочел все подряд, а затем, сложив в стопку, отодвинул в сторону. — Вы знакомы с мисс Марко, как я понимаю? — Я кивнул. — А с ее братом Фрэнком?

— Привет, мистер Холман! — пронзительно заверещал парень. Он заулыбался, но, покосившись на сестру, резко изменил свое намерение.

Сантана зевнул без стеснения, а затем обратился к Соне:

— Долго нам еще ждать? Когда этот комик кончит отпускать свои шуточки?

— Должно быть, скоро, — произнесла она своим теплым контральто. — Но это его последнее выступление, лейтенант, и публика, возможно, не захочет сразу отпустить его.

— Я как-то видел его по телевизору, — холодно сказал Сантана. — Ему не удалось меня рассмешить.

— А когда-нибудь и кому-нибудь это удавалось? — громко поинтересовался я.