Влияние Сэридзавы было так велико вовсе не потому, что он был человеком на редкость обходительным и приветливым. Молодых людей, ищущих свой путь в жизни, привлекала в нём прежде всего независимость суждений, духовность, умение аналитически мыслить, от него словно исходили какие-то особые волны, которые чутко улавливались их органами восприятия.

К тому же если говорить о жизненном опыте вообще, то этот деликатный джентльмен на самом деле был закалённым жизнью старым бойцом.

У Сэридзавы есть повесть "Мужская жизнь" (1941), которую можно считать своеобразным прологом к самому значительному его произведению "Судьба человеческая". Первые несколько десятков страниц этой повести, охватывающие раннее детство автора вплоть до его поступления в среднюю школу Нумадзу, написаны чрезвычайно сдержанно, однако затем перед нами разворачивается ряд великолепных, романтических, пронзительных по своей откровенности сцен, — будто автора подхватил и повлёк за собой внезапно прорвавшийся бурный поток воспоминаний. Достаточно прочесть описание этой тяжёлой, полной лишений жизни для того, чтобы безоговорочно убедиться — перед нами прекрасный образец автобиографического романа, написанного писателем поистине редкого дарования, каких не так много в современной японской литературе.

В послесловии к "Мужской жизни" автор с явным сочувствием цитирует слова французского писателя-моралиста Жоржа Дюамеля: "Если мои произведения действительно способны кого-то взволновать, то этой способностью я обязан своим детским и юношеским годам, исполненным мучительной борьбы с нуждой". Слова, сказанные Дюамелем, могут быть с полным правом отнесены и к самому автору "Мужской жизни". Но существует ещё одна чрезвычайно важная особенность, свойственная Сэридзаве, — я имею в виду поистине неиссякаемый запас творческой энергии, которым он обладал.

В самом деле, Кодзиро Сэридзава, столь много и тяжело болевший, на закате жизни поражал всех необыкновенной, бьющей ключом творческой энергией. Вот что об этом пишет сам писатель в одном из своих последних произведений:

"Помня о той любви, с какой силы великой природы, наши боги-прародители, пекутся о душе и жизни чад своих, о душе и жизни каждого отдельного человека, все люди должны отдавать себе отчёт в том, сколь ценна человеческая душа, человеческая жизнь, и проживать каждый день так, чтобы породившая всех нас великая природа сумела обрести умиротворение…

В конечном счёте это очень несложно — просто надо радоваться жизни и возносить благодарность за каждый прожитый день. Только так можно жить долго и счастливо, не болея и не умирая. И я тому лучший пример…

Я пришёл к этому выводу десять лет назад и тогда же начал претворять этот принцип в жизнь. И если прежде я отличался чрезвычайно слабым здоровьем, постоянно обращался к врачам, прибегал к иглоукалыванию и прижиганию моксой, то тут вдруг окреп, да так, что за последние десять лет ни разу даже не простудился, я больше не хожу по врачам и не пью лекарств, зато без передышки пишу длинные романы, выпуская их по одному в год. В свои 95 лет я каждый день, как будто выполняя трудовую повинность, уединяюсь в своём кабинете, словом, веду жизнь крестьянина-арендатора, возделывающего вверенные ему страницы".

"Жизнь крестьянина-арендатора, возделывающего вверенные ему страницы" — пожалуй, лучше и сказать невозможно. Да, уже разменяв восьмой десяток, Сэридзава совершил открытие, достойное называться чудом нашего времени: он открыл тайну долголетия, причём открыл её в себе самом. И, оглядываясь на его жизнь, понимаешь, что это открытие было бы невозможно, когда бы не дарованная ему "способность жить, надеясь", она, эта способность, пустила прочные корни в его душе ещё в детские годы, полные нищеты и лишений, и никогда не изменяла ему. Какие бы мытарства ни описывал он в своих произведениях, какими бы мрачными красками их ни изображал, где-то в самой сердцевине всегда теплится ясный свет.