«Арслан-ака! Пусть вам не покажется мой поступок странным и поспешным. Я долго обо всем думала. Все равно это рано или поздно должно было случиться. Чем отдаляться друг от друга постепенно, каждый день, лучше порвать сразу. Я вижу, что никогда не смогу снять с вашего сердца тяжкий камень. И, значит, не смогу дать вам счастья. Моя любовь остается жить в моей душе, как сладкий сон. Будьте счастливы, Арслан-ака. Прощайте. Преданно любящая вас  Б а р ч и н».

Барчин сидела несколько мгновений неподвижно. Хорошо, что она написала письмо, никогда не смогла бы она этого сказать мужу. Порывисто встала, как бы боясь, что может все еще передумать, побросала в маленький чемодан самые необходимые вещи. Остановилась перед фотографией. С нее радостно смотрели юноша и девушка. Глаза у них восторженно блестели, и видно было, как они счастливы в эту минуту. Сколько лет прошло с того дня, как они, прогуливаясь по улице Карла Маркса, решили сфотографироваться… Они еще не были женаты. И отец тогда был жив. Когда они жили в Шахрисябзе, отец случайно увидел эту фотографию. Долго разглядывал ее. Все те мгновения, пока он молчал, сердце Барчин готово было выпрыгнуть из груди. «Хороший парень, умный взгляд…» — сказал отец, возвращая фотографию. «Папа, я люблю его!» — хотелось крикнуть Барчин, но она лишь залилась краской и спрятала фотографию в альбом…

А недавно Барчин увеличила эту фотографию и повесила над диваном. Портрет напоминал ей о тех временах, когда они были счастливы…

Выйдя на лестничную площадку, тихо прикрыла дверь. Раздался щелчок английского замка, такой громкий, что Барчин вздрогнула. И ее вдруг охватило тягостное чувство, будто она совершает нечто бесчестное. Она торопливо сбежала по ступенькам.

Хамида-апа приняла бы приход дочери за обычное посещение, если бы не увидела чемодан в ее руках. И тут же отметила про себя, что давно ее сердце предчувствовало такую развязку. И внутренне себя готовила к этому. Обессиленно опустилась она на табуретку и проговорила, вздохнув:

— Напрасно ты так поступила, доченька. Он тебя обидел чем-нибудь?

— Нет. Мы не ссорились, мама. Но я же вижу… Он молчит. А я же вижу! Вижу!.. И его мать говорит, будто я сделала ее сына несчастным!..

Барчин села к столу и, обхватив голову руками, зарыдала.

— Да пусть отвалятся челюсти у твоей свекрови! — зло проворчала Хамида-апа. — А как сам Арслан? Не может разве сказать ей пару слов, чтобы не болтала своим поганым языком! Если б любил жену, смог бы защитить. Любовь его ломаного гроша не стоит. До чего довел — на себя не похожа…

— Не надо, мама, так… Арслан хороший. Он тут ни при чем. В деревянной резной колыбельке захныкал ребенок. Сын Марата. Ему уже полгодика.

— Ладно, доченька, ступай в комнату, — сказала Хамида-апа, вздохнув, и поднялась с места. — Внук мой есть захотел, а мать что-то задерживается на работе…

Дильбар работала инструктором в ЦК комсомола. Нередко приходилось ей уезжать в командировки, бывать на предприятиях, в учебных заведениях, где она неизменно задерживалась дотемна. А вечером с восторгом рассказывала о встречах с интересными людьми, восхищалась молодежью, которая ставит рекорд за рекордом на беговых дорожках стадионов, у станков, на хлопкоуборочных машинах или плавя сталь в мартеновских печах…

— А Марат-ака скоро должен прийти? — спросила Барчин. Ее беспокоило предстоящее объяснение с братом.

— В горкоме у них сегодня совещание, — сказала Хамида-апа, взяв на руки мальчика и покачивая его.