— Может быть твою. Не мою.

И он был прав. Телепатия ему не вредила. Возможно, у меня были бы те же проблемы, если бы я родился и без дара. Не могу же я относить все свои отклонения за счет необычной способности? И видит Бог, вокруг полно невротиков, которые никогда в жизни не читали мыслей.

Силлогизм:

Некоторые телепаты — не невротики.

Некоторые невротики — не телепаты.

Следовательно, телепатия и неврозы не обязательно связаны.

Следствие:

Вы можете казаться нормальным, как вишневый пирог и все же обладать силой.

Я остался скептиком. Под давлением Никвиста согласился, что если бы у нее была сила, то вероятно как-нибудь проявила бы себя через какие-то бессознательные манеры, которые любой телепат легко распознает, а я этого на обнаружил. Хотя он предположил, что она могла быть скрытым телепатом, то есть имела дар, но неразвитый, неработающий, дремлющий в сердцевине мозга и служащий экраном. Он сказал, что это только гипотеза. Но это вводило меня в искушение:

— Предположим, у нее есть скрытая сила. Ты думаешь, она могла бы пробудиться?

— Почему бы нет? — спросил Никвист.

Я хотел бы в это поверить. Я представлял, как она просыпается к полным приемным способностям, к возможности улавливать передачи так же четко, как Никвист и я. Какой мощной могла бы стать наша любовь! Полностью открытые друг для друга, свободные от малейших претензий и защиты, которые даже преданнейших любовников удерживают от полного слияния душ. Я уже попробовал нечто в этом роде близости с Томом Никвистом, но я, конечно, его не любил, он мне даже не очень нравился, но по пустой, казалось бы, иронии судьбы наши разумы имели столь интимный контакт. Но она? Если бы я только смог пробудить тебя, Китти! А почему нет? Я еще раз спросил Никвиста, думает ли он, что это возможно? "Попытайся и узнаешь, — ответил он. — Делай опыты. Возьмитесь за руки, сядьте рядом в темноте и попытайся послать ей энергию, чтобы проникнуть в нее. Стоит попытаться?" "Да, сказал я, — конечно стоит".

Ты казалась скрытой во многом, Китти: больше потенциальный, чем действительный человек. Тебя окружал ореол юности. Ты казалась намного моложе, чем на самом деле: если бы я не знал, что ты уже закончила колледж, я бы решил, что тебе лет 18–19. Ты не много читала из того, что не касалось твоей профессии — математика, компьютеры, технология, — и поскольку меня это не интересовало, я думал, что ты вообще ничего не читала. Ты не путешествовала, твой мир ограничивался Атлантикой и Миссисипи, а самой крупной поездкой было лето, проведенное в Иллинойсе. У тебя даже не было богатого сексуального опыта: трое мужчин, не так ли, в твои двадцать два, и только с одним из них — серьезный роман? Поэтому я видел в тебе сырье, ждущее рук скульптора. Я стал бы твоим Пигмалионом.

В сентябре 1963 года ты переехала ко мне. Все равно ты проводила так много времени у меня, что согласилась с бессмысленностью разъездов туда-сюда. Я чувствовал себя женатым: на перекладине для занавески в ванной висели мокрые чулки, на полке — еще одна зубная щетка, длинные каштановые волосы в раковине. Твое тепло рядом каждую ночь. К моему животу прижимается твоя прохладная попка, янь и инь. Я давал тебе книги: поэзия, романы, эссе. Как усердно ты их поглощала! В автобусе, по дороге на работу ты читала Триллинга, в спокойные часы после ужина Конрада, а в воскресное утро, когда я выходил купить "Таймс", — Йейтса. Но тебя, казалось, ничего не трогало: у тебя отсутствовала природная склонность к литературе. Думаю, что ты испытывала затруднения, различая Лорда Джима и Лаки Джима, Малькольма Лоури и Малькольма Коули, Джеймса Джойса и Джойса Килмера. Твой великолепный ум, с такой легкостью управлявшийся с КОБОЛОМ и ФОРТРАНОМ, не мог расшифровать язык поэзии, и ты озадаченно поднимала взгляд от "Утраченной Земли", задавая наивные вопросы школьницы старших классов, которые на целые часы выводили меня из себя.