График обычно приносит кто-нибудь из детей: они каждый вечер бегают за ним к Вудбинам. На протяжении нескольких лет это было моей обязанностью: как-никак близнецы на полгода старше, и хотя я – Богоизбранница, меня воспитали надлежащим образом, в строгости и благочестии, а также приучили к смирению, заставляя выполнять несложные повседневные дела.

С наслаждением вспоминаю, как я ходила за этой распечаткой. Конечно, в ненастную погоду тащиться через железный мост – радости мало, особенно в непроглядную зимнюю тьму, с раскачивающимся на ветру фонарем в руке, да еще когда под ногами гнилые доски, а внизу – черная река; зато у Вудбинов меня обычно ждала награда в виде чашки чая с конфетой или печеньем. Посещение их дома само по себе было сказкой: в каждом углу горели яркие электрические лампочки, а старенькая радиола наполняла гостиную звуками радиопередач или музыкальных записей (кстати, мистер Вудбин, который, так сказать, сочувствует нам в вопросах веры, принципиально не покупает телевизор – здесь он идет навстречу моему деду, который не приемлет напичканный электроникой мир).

Мне всегда наказывали не задерживаться у них в доме, но, как и все прочие, кого посылали за распечаткой, я не могла противиться соблазну: каждый раз меня тянуло войти в этот яркий, заманчивый свет и послушать незнакомую, далекую музыку, разрываясь от смешанного чувства неловкости и завороженности, которое охватывает молодых ласкентарианцев при встрече с современной техникой. Кстати, именно здесь я познакомилась с Софи Вудбин, которая стала, можно сказать, моей лучшей подругой (даже более близкой, чем кузина Мораг), хотя живет среди Слабых Духом и принадлежит, как выражается мой дед, к «полуспасенным».

Касси отчеркнула следующую группу сигналов и взглянула на высокие часы, задвинутые в угол.

Почти шесть утра. Если в распечатке не обнаружится ничего срочного, брат Малькольм вот-вот призовет близнецов на поле, где уже трудилось человек двенадцать членов нашего Ордена. В дальнем конце стола сгрудились первоклашки: они с набитыми ртами списывали друг у друга домашнее задание, чтобы управиться к тому времени, когда придется, по звонку брата Калума, бежать в особняк на уроки. Ребята постарше, думаю, еще спали: до автобуса, который отвозил их в Киллеарн, в гимназию «Герхардт», оставалось целых полтора часа. Астар, родная сестра Калли, по обязанности следила, чтобы каждый застелил постель и сдал белье в стирку, а ее сын Индра в такое время обычно занимался водопроводными или столярными работами, если не присматривал за брожением праздничного эля, который дозревал в пропахшей хмелем пивоварне – это сарай за изгородью, куда упирается западный угол двора. Мой старший брат Аллан почти наверняка уже сидел в общинной конторе, также разместившейся в особняке, – занимался бухгалтерией фермерского хозяйства и поручал сестре Бернадетте и сестре Аманде отпечатать письма.

По окончании завтрака я отдала посуду брату Джайлсу, который дежурил по кухне, сказала всем общее «до свидания» (сестра Анна опять засуетилась и стала совать мне в карман яблоко и два куска пакоры с хаггисом, завернутых в вощеную бумагу) и направилась через двор к особняку. Утренняя дымка почти рассеялась и не застила голубое небо. Из прачечной валил пар; сестра Вероника, тащившая на бедре тяжелую корзину с бельем, окликнула меня и помахала рукой. Я помахала в ответ ей, а заодно и брату Артуру, который держал одну из наших лошадей клейдесдальской породы, пока брат Роберт и брат Роберт Б. прилаживали упряжь.

Мужчины подозвали меня взглянуть на конягу. Этот тяжеловоз-клейдесдаль по прозванию Дабби отличается уникальной статью и столь же уникальной ленью. Два Роберта опасались, что конь захромал, но не были уверены.

У меня есть подход к зверью, равно как и к людям, и если можно говорить о том, что в Общине на меня возложены хоть какие-то обязанности, то они состоят в исцелении некоторых болячек, увечий и недугов – как у четвероногих, так и у двуногих.