И как только ее увезли в госпиталь, Айшат перевели на ее место, потому как после случая с Белкой она оставалась в палатке одна.

Теперь ее соседкой была девушка по кличке Искра. Искре было лет шестнадцать, как и самой Айшат. Она была высокая и гибкая. И когда на занятиях по рукопашному Беркут теперь ставил их в пару, Айшат уже не приходилось сдерживать себя, как это было в паре со слабенькой Белкой, наоборот, теперь Айшат приходилось держать ухо востро и вовсю отбиваться от атак резкой и сильной противницы.

Глаза у Искры были очень чистыми и выразительными. И голос у нее был низкий и грудной.

А когда в палатке она размотала платок, Айшат увидала лицо удивительной красоты. В обрамлении рассыпавшихся по плечам черных прядей белел овал дивного лица. И сняв рубашку, Искра вдруг обнаружила необычайно женственные формы округлых плеч, гордой шеи и нежных ключиц.

Айшат залюбовалась ею. Искра, перехватив этот взгляд своей новой соседки, вдруг спросила:

— А ты девственница?

Айшат не ответила.

Они молча лежали в своих жестких койках, и обе глядели в темноту. Айшат вдруг сильно захотелось любви. И она чувствовала, что такое же желание испытывает та, что лежит рядом. В двух шагах от нее.

Она высунула руку из под шерстяного одеяла и протянула ее в темноту. И вдруг там, в темноте, ее рука нашла протянутую навстречу руку.

Их пальцы сплелись.

— Как тебя зовут? — спросила Искра.

— Айшат. А тебя?

— Меня Тамара…

Они накрылись двумя одеялами, и Айшат поняла, что хочет сделать Тамару такой же счастливой, какой еще до недавнего времени мечтала быть сама. В мечтах об артисте Бочкине, а потом об американце Джоне.

И Айшат стала прикасаться к груди и бедрам Тамары так, как прикасалась к своей груди и своим бедрам тогда, когда мечтала о любви….

— Русские мужчины вызывают во мне ненависть и отвращение, — сказала Тамара.

— А наши? — спросила Айшат. — А Ливиец, а Беркут?

— В Коране написано, что женщина создана для радости мужчины, и если меня захочет мой командир, то я буду служить ему, — ответила Тамара

— А любить? — спросила Айшат.

— Я не хочу любить, — ответила Тамара, — я хочу только убивать….

Глава 14

…Жалею ль я чего? Или в краю ином

Грядущее сулит мне мало утешенья?

И побреду я вновь знакомым мне путем,

Путем забот, печалей и лишенья…

Стоят на поляне рядышком два нерасседланных боевых коня. Друзья говорят по душам. Почему же обязательно друзья? Были бы просто знакомыми, а еще хуже врагами, говорили бы, с коней не слезая. Почему же коней тогда не расседлали? Значит, не так много у них мирных минуток на войне.

— …Так и стал я сыном старика Таштемира и старухи его Фатимы, — говорил Фомка. — Не казак я теперь, Акимка, а чеченец Халид.

— Что же ты, Фомка, — догадался вдруг его приятель, — веру ихнюю принял?

Фома-Халид кивнул головой, да так и оставил ее опущенной вниз. Но вдруг стряхнул с себя невидимый груз, сверкнул глазами совсем по-чеченски и сказал:

— Разве должен человек бродяжить по горам и степям без роду, без племени, без веры? Сколько он может быть собакой? День, два, неделю? Скажи, Акимка. Если тебя гонят, как волка, на той стороне Терека и на этой. Куда же пойти казаку? В Терек, на дно опуститься, там поселиться? Так был же я там, на дне Терека…

— Как на дне Терека? — не понял Акимка.

— Вот так. После как-нибудь расскажу… Гнали меня свои, гнали чужие.