Чтобы не искушать себя Басаргин посмотрел на весело бегущую по камням воду ручья. Вернее, воды из-за зарослей он не видел, но слышал ее торопливый говор и различал солнечные блики на траве и камнях. Ему все казалось, что шепчутся солдаты, кто-то из них позволяет себе посмеиваться на позиции. Но это шепталась трава, и смеялся ручей.

Он старался услышать топот татарских коней, но они показались бесшумно. Первые два всадника остановились, не приближаясь к ручью, и всматривались в заросли. Знают свою траву, слышат ее голос? Может, спрашивают ее сейчас? Басаргин не видел их лиц — ветки кустарника закрывали ему чеченские головы, но он, казалось, чувствовал их взгляд. Неожиданно черная ягода, к которой только что тянулись его губы, показалась ему черным чеченским глазом. Она смотрела на него, не мигая.

За ручьем показались еще несколько всадников, они наехали на первых, перемешались с ними, заголосили, закружились, как птицы. Потом вдруг бросились через ручей, чуть в сторону от роты Басаргина, вслед за ушедшим батальоном. А за ними уже появлялись другие…

— Паа-аали! — крикнул Басаргин каким-то подслушанным где-то голосом.

Кустарник тут же затрещал выстрелами, оживился. Басаргину стало необычно весело, как будто разгорелся наконец огонь в печке и побежал по дровам.

— Братцы, целься наверняка! — подзадоривал поручик своих бойцов, которые и без него были в каком-то охотничьем азарте.

Он видел, как скакнула в сторону ближайшая к нему лошадь, на камни сначала упала черная шапка, а потом вниз на камни рухнул чеченец, разбив в кровь гладко выбритую голову. Поручик поморщился и отвернулся. С другой стороны к нему спешила подмога — скакал казачий отряд. Чеченцы, пальнув в надвигающихся казаков, поскакали назад.

Басаргин вывел свою цепь из кустов. Семеро мертвых чеченцев лежали в нескольких шагах от ручья, будто смерть настигла их во время водопоя. Раненая лошадь перегородила своим телом бегущий поток. Она задирала голову и била копытами. У ее брюха собрался розовый бурун. Лошадь смотрела на бьющуюся об нее быструю воду, и ей, видимо, казалось, что боль и ужас несет ей именно эта сверкающая на солнце вода.

— А ты разве не хочешь по-настоящему влюбиться? — спросил Митроха.

Вопрос прозвучал несерьезно — вроде как малыши в детском садике разговаривают, глядя на сверстниц, которые возятся в песочнице.

Леша Мухин взглянул на товарища. Нет, Митроха был серьезен, как никогда. Митроха был болен любовной болезнью и как настоящий больной изводил товарища жалобами и нытьем.

Обычной темой было: «как ты думаешь — любит Она меня или нет?!» Если собеседник из сочувствия заверял друга, что «Она» его любит, то Митроха еще больше мрачнел и предлагал для обсуждения факты, которые на его взгляд могли свидетельствовать об обратном.

Например:

A) Митроха позвонил Ей, и Она сказала, что вечером занята.

В этом случае нытье крутилось вокруг темы: Она правду говорит, что занята, или Она просто не любит Митроху и не хочет с ним общаться?

Б) Митроха видел, как Она разговаривала с парнем с другого факультета.

В этом случае нытье звучало так: Она просто болтала с ничего не значащим парнем, или Она не любит Митроху и вертит попкой перед всеми симпатичными пацанами?

B) Она ходила на «бесник» к Алле Тихомировой, а Митроху туда не позвали.

И снова нытье, и снова:

— Она меня не любит….