— Да, у меня дела в Мариетте, много дел, — сказал он. — Разве мисс Сьюлин не говорила вам, что я обосновался в Атланте? И не говорила про мою лавку?

Скарлетт смутно вспомнила, что Сьюлин действительно что-то чирикала насчет Фрэнка и его лавки, но она никогда не обращала внимания на то, что говорит Сьюлин. Ей достаточно было знать, что Фрэнк жив и рано или поздно удастся сбыть ему Сьюлин с рук.

— Нет, ни слова, — солгала она. — А у вас есть лавка? Какой же вы, оказывается, шустрый!

Его явно огорчило, что Сьюлин не обнародовала такую весть, но он тотчас просиял от похвалы Скарлетт.

— Да, у меня есть лавка и, по-моему, совсем неплохая. Люди говорят, что я прирожденный коммерсант. — И он с довольным видом рассмеялся своим квохчущим смехом; Скарлетт всегда раздражал этот смех.

«Самовлюбленный старый болван», — подумала она.

— О, мистер Кеннеди, к чему бы вы ни приложили руку, всюду Вас ждет успех. Но как, скажите на милость, вам вообще удалось открыть лавку? Ведь когда мы с вами виделись на роза-прошлое рождество, вы говорили, что у вас нет ни цента.

Он крякнул, прочищая горло, провел всей пятерней по бакенбардам и улыбнулся своей нервной застенчивой улыбкой.

— Это долгая история, мисс Скарлетт. «Слава богу! — подумала она. — Хоть бы хватило ее до дома». Вслух же произнесла.

— Расскажите, пожалуйста!

— Вы помните, как мы в последний раз явились в Тару за провиантом? Так вот, вскоре после этого я отбыл на фронт. Я хочу сказать: принял боевое крещение. Я больше не занимался интендантством. Да интенданты уже и не были нужны, мисс Скарлетт, потому как для армии почти ничего не удавалось раздобыть, и я решил, что место здорового мужчины — в рядах сражающихся. Ну, вот я и повоевал в кавалерии, пока не получил пулю в плечо.

Вид у него был такой гордый, что Скарлетт сказала:

— Какой ужас!

— Да нет, ничего страшного — кость не была задета, — с явным огорчением сказал он. — Меня отослали на юг, в госпиталь, а когда я уже почти совсем поправился, нагрянули янки. Ох и жарко же было! Произошло это так неожиданно, и все, кто мог ходить, кинулись перетаскивать продукты из армейских складов и госпитальное оборудование к железнодорожным путям, чтобы эвакуировать. Только мы нагрузили один поезд, как янки ворвались в город. Они ворвались с одного конца, а мы улепетываем с другого. Ох и печальное же это было зрелище: сидим на крышах вагонов и смотрим, как янки жгут продукты, которые мы не успели со склада забрать. Товара всякого, мисс Скарлетт, было навалено вдоль железнодорожных путей на добрых полмили — так они все сожгли. Мы и сами-то едва ноги унесли.

— Какой ужас!

— Вот именно ужас. Потом наши солдаты снова вошли в Атланту, и наш поезд тоже вернулся сюда. Ну, и война, мисс Скарлетт, скоро окончилась… Повсюду было столько посуды, и кроватей, и матрасов, и одеял, и все это — ничье. Думается мне, по праву все это принадлежало янки, потому что таковы условия капитуляции, верно?

— Угу, — рассеянно пробормотала Скарлетт. Она стала согреваться, и от тепла ее начало клонить в сон.

— Я до сих пор сам не знаю, правильно ли я поступил, — продолжал он не очень уверенно. — Но мне Тогда казалось, что все эти вещи янки вовсе ни к чему. Скорее всего они бы их сожгли. А ведь наши заплатили за них полновесной монетой, и я решил, что все это должно принадлежать Конфедерации и конфедератам. Понимаете, как я мыслил?

— Угу.

— Я рад, что вы соглашаетесь со мной, мисс Скарлетт.