|
Но чего не могла предвидеть сама Берта, так это той глубокой привязанности, каковую она, безо всякого на то желания, пробудила в сердце своей новой сотрудницы. Начальница стала ее кумиром. Лямке опекала Берту, как малого ребенка. Следила, чтобы та вовремя обедала, не засиживалась в офисе допоздна, сама убирала ее кабинет и старалась не допускать к ней занудливых клиентов, переводя общение с ними на себя. Со стороны могло показаться, что фрау Лямке испытывает к своей шефине нечто вроде лесбийского вожделения. Но ничего сексуального в ее обожании не присутствовало. Берта прожила на свете на двадцать с лишним лет больше Лямке, но та воспринимала ее как младшую сестру или дочь.
Столь плотная опека саму Берту раздражала, но профессиональные качества работницы это раздражение гасили, и фрау Литхен нехотя позволяла бухгалтерше проявлять неусыпную заботу. Эта странная женщина стала наподобие ее вещи, не очень привлекательной, но весьма полезной. Так желудочный больной принимает диету – протертый суп есть противно, но живот от него болеть не будет. А для фрау Лямке жизнь наполнилась смыслом, и она, чувствуя себя нужной, испытывала нечто вроде умиротворения. Единственно, что приводило ее в уныние – это постоянные романы Берты. Та умудрялась интересовать своей персоной мужчин гораздо дольше, чем большинство женщин ее возраста. Но в последние годы и эти огорчения сошли на нет. Лямке знала, что время от времени «ее Берточке» предлагает руку и сердце некий Альфред Беншер. Будучи чуть старше самой фрау Литхен, престарелый холостяк дружил еще с ее мужем, Вилли, а потом, храня привычки профессионального ловеласа, давал круги и вокруг вдовы. Но его ухаживания Берта Литхен воспринимала как давнее приятельство и на предложения брака отвечала смехом. Выходить замуж за старика пожилая вдова не собиралась. Оттого и идиллии отношений босса и бухгалтера, казалось, ничто не угрожало. Но полгода назад грянул гром. Берта Литхен решила фирму продать и пожить остаток лет в собственное удовольствие. Лямке получила приличное выходное пособие и вместе с грядущей пенсией могла считать себя до конца дней материально обеспеченной. Но смысла жизни она лишилась. Лишилась не сразу, потому что пыталась опекать Берту по инерции и вне стен офиса. Ежедневно ей названивала, предлагая свою помощь. Фрау Литхен это начинало бесить. В последней телефонной беседе она сухо сообщила об отъезде в Эстонию, где жизнь дешевле, а люди спокойнее. Своего предполагаемого адреса она Лямке не оставила, а мобильный телефон, во избежание звонков коллег по бизнесу, выбросила. Но фрау Лямке, когда дело касалось ее душевных порывов, умела быть настойчивой. Она помнила: на первом этаже дома, где долгие годы проживала Литхен, обитает садовник Гельмут, и ему оставлен ключ от апартаментов. Лямке разыграла целый спектакль об утрате записной книжки и своего добилась – Гельмут поддался на провокацию и, хоть Берта Литхен наказывала никому ее эстонского номера не давать, Лямке его получила. Но люди, у которых Берта брала пансион, по-немецки говорить не умели, но зато знали русский. Лямке перезвонила с переводчиком. Тогда хозяева заявили, что Берта Литхен от них съехала и где теперь обитает, им неведомо. Лямке была уверена, что недели через две, три, Берта поймет, как она, Лямке, ей необходима и объявится сама. Но шли месяцы, а известий от бывшей начальницы так и не поступало. – Фрау Лямке, комиссар вас ждет. Она не сразу поняла слов дежурного – слишком углубилась в горестные воспоминания. А когда поняла, резко поднялась и огромными шагами устремилась в указанный кабинет. Курт Гроссе при ее появлении тоже вздрогнул, но быстро взял себя в руки, усадил в кресло и, изобразив на лице заинтересованное внимание, выслушал. Поняв, что она закончила, сказал самым любезным тоном, на какой был способен: – Пока не вижу причин для беспокойства. – А если ее убили, труп расчленили и кусками побросали в море?! Курт Гроссе вообще к женщинам относился с интересом. |
