— Он что, никогда не расстается с этой проклятой гитарой?

 — Наш неприкаянный, — ласково произнес Брозник. — Так мы его называем. Наш бедный неприкаянный слепой. Гитара всегда у него под рукой. Даже когда он спит — разве вы не заметили прошлой ночью? Эта гитара значит для него то же, что сама жизнь. Не сколько недель назад один на наших людей в шутку попытался отобрать инструмент. Петар, хоть и слепой, чуть не убил его.

— Он, похоже, начисто лишен музыкального слуха, — предположил Миллер. — Впервые встречаю такую расстроенную гитару.

Брозник слабо улыбнулся. — Согласен. Но как вы не понимаете. Он чувствует ее. Он касается ее. Она — его. Единственное, что ему осталось в темном, одиноком, пустом мире. Наш бедный неприкаянный.

— По крайней мере, мог бы настроить ее, — пробурчал Миллер.

— Вы хороший человек, дружище. Вы пытаетесь отвлечь нас от того, что нам сегодня предстоит. Но это невозможно. — Он обратился к Мэллори:

 — Как невозможно осуществление вашего сумасшедшего плана по спасению британских агентов, попавших в плен, и разрушению здешней сети немецкой контрразведки. Это безумие. Безумие!

Мэллори неопределенно помахал рукой. — Ну а возьмем вас. Без еды. Без артиллерии. Без транспорта. Почти без оружия и без боеприпасов. Без медикаментов. Без танков. Без самолетов. Без надежды. А вы продолжаете сражаться. Хотите сказать, что вы — в здравом уме?

— Попали в точку. — Брозинк улыбнулся, придвинул к Мэллори бутыль с ракией и подождал, пока тот наполнит свой стакан. — За безумцев этого мира.

— Я только что разговаривал с майором Стефаном с Западного Ущелья, — объявил генерал Вукалович. —  Он считает, что все мы тут безумцы. Вы согласны, полковник Ласло? 

— Человек‚ лежавший рядом с Вукаловичем, опустил бинокль. Это был высокий крупный мужчина средних лет с загорелым лицом и великолепными черными усами. Поразмыслив секунду-другую, он ответил: — Без сомнения.

— Даже вы?— возразил Вукалович. — Но ведь ваш  отец — чех.

— Он родом из Высоких Татр. — пояснил Ласло. —  Они там все ненормальные.

Вукалович улыбнулся, устроился поудобнее на локтях, выглянул вниз через углубление между двумя камнями, поднес к глазам бинокль и, постепенно поднимая его, стал изучать южный участок.

Напротив того места, где лежал генерал,  протянулся футов на двести пологий скалистый склон холма,  плавно переходивший в длинное  и узкое, не более двухсот ярдов, поросшее травой плато, которое простиралось в обе стороны, насколько хватало глаз — справа оно уходило  на запад, слева изгибалось на восток, северо-восток и, наконец, на север.

Край плато резко обрывался вниз, образуя берег широкой быстрой реки с характерным альпийским цветом вод, зеленовато-белым. Зеленым от тающего весеннего снега, белым от талой воды с гор, которая бурлила и пенилась при впадении в реку, прорываясь сквозь острые скалистые уступы.

Южнее был виден массивный стальной мост без опор, выкрашенный в зеленый и белый цвет. По мере удаления от реки‚ противоположный берег, покрытый травой, становился более высоким, и ярдов через сто заканчивался стеной могучего соснового леса, тянувшегося далеко на юг. На опушке между деревьями слабо просматривалась  военная техника, судя по очертаниям, — танки. А еще дальше, за рекой и лесом, вздымались остроконечные горы с ослепительно сверкающими белыми вершинами, а за ними, к юго-востоку в вышине в неестественно ярко-синем просвете между темно-серыми тучами светило столь же белое ослепительное солнце.

Вукалович отстранил бинокль и вздохнул. — Как по-вашему сколько в этом лесу танков? 

— Понятия не имею — Ласло беспомощно развел руками.