«Доехав до конечной остановки УЗТМ, я сошёл с трамвая и зашёл в книжный магазин, где купил три песенки-ноты», – простодушно уточнил свой маршрут Винничевский. А далее: «На одной из улиц УЗТМ, около, кажется, большого 3-х этажного дома, у крыльца, я увидел двух стоявших девочек». Дальнейшее известно, одной из этих «девочек» оказался Славик Волков, которого преступник сумел увезти в другую часть города и наверняка бы убил, если бы совершенно неожиданное появление курсанта школы милиции Крылова не спутало его карты.
В ходе этих многодневных допросов показания Винничевского приобрели свою окончательную форму, от которой обвиняемый впоследствии не отходил. В самом конце допроса Владимир сказал несколько слов, которые можно с известной натяжкой расценить как раскаяние: «Я очень рад, что избавился от совершения этих преступлений, вернее, что меня остановили, так как мне бы самому этого не сделать, ибо сам я после каждого преступления говорил себе, что это последнее, но затем у меня вновь появлялось желание, которое оказывалось сильнее всего другого и побеждало». В общем, Винничевский после месячного пребывания в одиночной камере понял, что надо бы изобразить некое страдание и переживание от содеянного, но поскольку никаких страданий он на самом деле не испытывал, то попытка его высказаться на эту тему оказалась такой вот косноязычной и бессодержательной.
Некоторые детали, сообщенные Винничевским в ходе заключительного цикла допросов, требовали проверки. О допросах Николая Карпушина и Виктора Сельменского уже было сказано, но этими свидетелями следствие не ограничилось. На повторный допрос был вызван и Владимир Файбушевич, сосед Винничевского, занимавшийся вместе с ним онанизмом. Весь допрос, проведённый 26 ноября, оказался посвящён исключительно этой теме, и надо думать, Володя Файбушевич в тот день пережил немало неприятных минут. В высшей степени мучительно читать наукообразные тексты лейтенанта Лямина, строчившего сложносочинённые и сложноподчинённые предложения с вопиющими ошибками в падежных окончаниях, выдуманными словосочетаниями, путаницей в родах и числах, но продравшись сквозь лексические дебри, можно понять, что утверждения Винничевского нашли полное подтверждение.
Сначала допрашиваемый рассказал, где и когда познал тайную науку рукоблудия, затем перешёл к эпизоду, связанному непосредственно с Винничевским. Рассказ Файбушевича был очень косноязычен и невнятен, что легко объяснимо волнением и неловкостью ситуации. Допрашиваемый явно чувствовал себя в роли нашкодившего котёнка, пойманного с поличным на чём-то очень постыдном и непростительном, вполне возможно, что и лейтенант Лямин ещё до начала допроса сделал юноше строгое внушение, дескать, вместо расследования преступлений мы тут время теряем из-за ваших забав. И пригрозил юному хитрецу веско и лаконично, отбив всякую охоту темнить на допросе. Как бы там ни было, Володя Файбушевич подтвердил, что занимался с Винничевским онанизмом и дал детальное описание того, где и как именно это происходило. Тем самым устранил всякие сомнения в реальности эпизода.
А 29 ноября на допрос к лейтенанту Лямину прибыл Гена Лунёв, троюродный брат обвиняемого, приехавший из Верхней Салды. Как мы помним, в начале ноября его допрашивал временно исполнявший обязанности начальника тамошнего городского отдела РКМ Белобородов и Гена повёл себя довольно легкомысленно, попытавшись выгородить Винничевского. Сказанное им тогда противоречило показаниям его же собственной матери, и эта деталь не могла не заинтересовать товарищей из областного угро. Ко времени появления в Свердловске настроение Гены Лунёва радикально поменялось: он, по-видимому, здорово струхнул, от прежнего пафоса не осталось и следа. Теперь, вместо ничего не значащих ответов, он оказался готов сразу перейти к интересующей оперативников конкретике.
Допрос начался бодро: «Живя на квартире Винничевского (речь идёт о событиях осени и зимы 1938 г. |