— Ну, например, например, покажите мне хотя бы одно, — нехотя уступал мой гость.

Я показал ему полученное лишь накануне письмо от Ирины Михайловны Теленковой.

«Все дело в том, — писала она, — что герой „Исповеди“ действительно, как он сам говорит о себе, „неудачник“. Но он неудачник особый, неудачник на хороших людей… И все же хотя я совсем на него не похожа (оптимистка, общительная, менее ранимая, более склонная верить, что хорошего на земле больше), но, кажется, он чем-то родственен мне. Порой я тоже начинаю анализировать собственную душевную жизнь, и рождаются разные странные мысли, начни я их описывать, получилась бы тоже, наверное, неожиданная исповедь. Но я выросла в Иркутске, и нет надобности описывать, что за люди сибиряки. Мне помогает мой муж, с которым меня соединяет искреннее духовное родство. Нас окружают хорошие люди. Подумали мы и решили: может быть, сумеем помочь тому человеку?

Объясним, что мы его не жалеем, а понимаем. Напишем ему, если он захочет, выслушаем и (чем черт не шутит) подружимся… Вот и все. Остается только сообщить вам, что я ему ровесница, мне двадцать пять, я окончила Липецкий институт (факультет иностранных языков), работала учителем, сейчас ращу маленькую дочку».

— А! — тяжко вздохнул старый писатель. — У Эммы Бовари тоже, если помните, были муж и маленькая дочь.

— Эмма Бовари росла не в Сибири, — возразил я ему.

Через несколько месяцев я воочию убедился в том, что Ирина Теленкова действительно ничем не похожа на Эмму Бовари. Более того — она полный антипод героине Флобера. Мне не терпится именно сейчас, ломая композицию и опережая ход повествования, рассказать о ней чуть поподробнее. До шестнадцати лет она жила с семьей на берегу Байкала, потом оказалось, что у мальчика-брата Алеши порок сердца, и врачи посоветовали переменить климат. Они переехали в Липецк, и там Ирина поступила на факультет иностранных языков пединститута. Самой большой страстью в ее жизни было море, самыми любимыми писателями Александр Грин и Константин Паустовский. Каждое лето и каждую зиму во время каникул она одна или с Алешей уезжала в Севастополь. Он решил стать моряком, и она начала воспитывать его как будущего моряка — заставляла делать зарядку, обтираться холодной водой, и то ли климат помог, то ли воспитание, но строгая медкомиссия в Ленинградской мореходке разрешила ему учиться. Он поступил в мореходку и теперь уже на четвертом курсе. С будущим мужем она познакомилась тоже на берегу Черного моря. Ирина написала мне из Липецка, она гостила там с дочерью у родителей, и лишь потом я узнал, что она уже два года живет в Москве. Ей не удалось найти работу с языком в школе или библиотеке, и она устроилась в Министерство автомобильного транспорта.

Любимый поэт ее Лермонтов.

Но об этом обо всем я узнал через несколько месяцев, познакомившись с ней. А сейчас мы со старым писателем разбирали письма…

— А вот, — говорю я ему, — письмо от Елены Викторовны Тростниковой. У нее двое маленьких детей и мужа нет…

Старый писатель иронично улыбнулся.

— У нее, — повторил я, — двое маленьких детей и нет мужа, и она написала одинокому человеку как сестра.

— Если бы мы не решали сейчас с вами, как помочь избыть беду, я бы заключил с вами пари.

(Позднее я пожалел, что не заключил с ним пари.)

Мы долго отбирали, обсуждали, воображали, что за женщина стоит за тем или иным письмом, и отложили десять конвертов с обратными адресами.

Мне показалось, что старый писатель вообще не верит женщинам, и поскольку в редакционной почте, полученной после опубликования исповеди, были и мужские письма, я высказал надежду, что, может быть, обращение к этим корреспондентам будет более результативно.