– Может, нам остановиться где-нибудь, позвонить ей?

– У меня нет с собой ее номера, – сказал Айра. И добавил: – Можно, пожалуй, позвонить Дэйзи, попросить, чтобы она это сделала.

– Дэйзи уже должна быть на работе.

– Черт.

В сознании Мэгги вплыл образ Дэйзи, худощавой, хорошенькой, смуглой, как отец, с тонкими, как у матери, запястьями и щиколотками.

– Боже ты мой, – вздохнула Мэгги. – Ее последний день дома, а мы его пропускаем.

– Так она же все равно не дома, ты сама только что сказала.

– Сейчас не дома, а попозже придет.

– Еще насмотришься на нее завтра. Вдоволь.

Завтра они должны были везти Дэйзи в колледж – начинался первый год ее учебы и жизни вне дома. Айра сказал:

– Целый день просидишь с ней в машине, тебя еще тошнить от нее начнет.

– Нет! От Дэйзи меня тошнить не может!

– Ты мне это завтра расскажешь.

– Слушай, у меня идея, – сказала Мэгги. – Давай улизнем с приема.

– С какого приема?

– Ну как это называется, когда после похорон все идут в чей-то дом?

– Я бы с удовольствием, – согласился Айра.

– Так мы сможем пораньше попасть домой, даже если заглянем к Фионе.

– Господи боже, Мэгги, ты все еще цепляешься за эту чушь?

– Если похороны закончатся, ну, скажем, к полудню, и мы поедем оттуда в Картуил…

Айра резко взял вправо, машина, кренясь, понеслась по гравию. На миг Мэгги подумала, что у него случился припадок раздражения. (Ей часто казалось, что она вот-вот подберется к самым крайним пределам его терпения.) Но нет, он остановился у заправочной станции, старомодного здания, обшитого белой вагонкой, – двое мужчин в комбинезонах сидели перед ним на скамье.

– Карта, – коротко бросил Айра, вылезая из машины.

Мэгги, опустив стекло, сказала ему в спину:

– Посмотри, нет ли там торгового автомата, ладно? Я бы что-нибудь съела.

Он помахал ей, не оборачиваясь, и направился к скамье.

Теперь, когда машина стояла, через крышу внутрь, точно растаявшее масло, стекало тепло. Мэгги чувствовала, как нагревается ее голова, и представляла, что волосы у нее на макушке меняют цвет, становясь из каштановых какими-то металлическими, не то бронзовыми, не то медными. Пальцы правой руки вяло свисали из окошка.

Если ей удастся затащить Айру к Фионе, остальное будет несложно. В конце концов, он же не какой-нибудь бесчувственный чурбан. Он качал этого ребенка на колене. Отвечал на младенческое голубиное воркование Лерой – в тех же уважительных тонах, в каких разговаривал с собственными детьми, когда те были маленькими. «Да, верно. И не говори. Ну, когда ты упомянула об этом, я вспомнил, что слышал нечто похожее». Так оно и шло, пока Мэгги – всегда такая легковерная – не спрашивала: «Что? Что она тебе сказала?» И тогда он бросал на нее насмешливый, недоуменный взгляд, и малышка, как иногда казалось Мэгги, смотрела точно так же.

Нет, он не бесчувственный, вот увидит Лерой и сразу вспомнит, как они были близки. Просто люди нуждаются в напоминаниях, только и всего. Жизнь сейчас такая, что все легко забывается. И Фиона, должно быть, забыла, как была влюблена в самом начале, как таскалась повсюду за Джесси и его рок-группой. А может, нарочно выбросила это из головы, она ведь не более бесчувственная, чем Айра. Мэгги же видела, как вытянулось ее лицо, когда они приехали на первый день рождения Лерой, а Джесси с ними не оказалось. Сейчас Фионой руководит гордость, уязвленная гордость. «Но ты помнишь? – спросила бы ее Мэгги. – Помнишь те первые дни, когда вы старались все время быть вместе? Помнишь, как ходили повсюду, держа ладони в задних карманах джинсов друг друга?» В те времена это казалось Мэгги чуть вульгарным, а теперь, как вспомнит – слезы на глаза наворачиваются.