Наклонившись к лежащей на полу Элизабет, он схватил ее поперек живота, вздернул, как подъемный кран – бесформенную связку бревен, и швырнул на тот же табурет, словно тряпичную куклу. Потом развернул к себе спиной, вышиб из под нее табурет и впечатал ее лицом в лабораторный стол из нержавеющей стали.
– Не дергайся, сучка! – рявкнул он, когда она стала вырываться; его толстые пальцы поползли ей в трусы.
В рот Элизабет проникал металлический привкус, а Майерс вонзался в нее раз за разом, одной рукой задирая ей юбку, а другой терзая чувствительную кожу на внутренней стороне бедер. Прижатая лицом к столу, она задыхалась и даже не могла позвать на помощь. Как угодившая в силки лань, она отчаянно брыкалась, но ее неповиновение бесило его еще сильнее.
– Не смей вырываться, – угрожающе прохрипел он, роняя капли пота ей на бедра.
Но во время его толчков она сумела высвободить руку.
– Не дергайся! – услышала она.
Он вконец разъярился оттого, что она извивается, вскрикивая от боли, и всей своей грушевидной тушей навалился на ее расплющенное в лепешку тело. В завершающей попытке напомнить, кто здесь хозяин, он вонзился в нее, как пьяный бомж, и удовлетворенно застонал, но стон тут же сменился воплем раненого зверя.
– Черт! – взвыл Майерс, отшатываясь от Элизабет. – Что это было?
Ужаленный в правый бок, он оттолкнул ее в сторону, не понимая, откуда что взялось. Опустив глаза на свое рыхлое брюхо, Майерс увидел только небольшой розовый ластик, торчащий из правой подвздошной области. Вокруг собирался узкий кровавый обод.
Простой карандаш второй твердости. Элизабет нащупала его свободной рукой и вонзила Майерсу в бок. Не кончик, а весь целиком. Остро заточенный грифель, привычная желтоватая древесина, блестящий золотой ободок – семидюймовый стержень на все семь дюймов вошел ему в брюхо. Одним ударом Элизабет пронзила толстый и тонкий кишечник, одновременно загубив свою научную карьеру.
– И часто ты сюда наведываешься? – спросил университетский полисмен, когда «скорая» увезла доктора Майерса. – Предъяви студенческий билет или другое удостоверение личности.
В разорванной одежде, с трясущимися руками и проступающим на лбу синяком, она выдержала его взгляд, не веря своим ушам.
– Вопрос по существу, – добавил полисмен, – зачем девушке в такое время суток идти в лабораторию?
– Я обучаюсь в м магистратуре, – пробормотала она, боясь, как бы ее не вырвало. – На химфаке.
Полисмен выдохнул, показывая, что не желает тратить время на всякие глупости, и достал из кармана небольшой блокнотик.
– Ну, излагай свою версию.
Глухим от потрясения голосом Элизабет сообщила ему подробности. Он делал вид, что записывает, но когда отвернулся, чтобы сказать своему сослуживцу «Спокойно, все под контролем», она заметила, что страница пуста.
– Прошу вас. Мне… мне нужен врач.
Полисмен захлопнул блокнот.
– Не хочешь принести официальные извинения? – Он обвел глазами ее юбку, будто сама ткань красноречиво свидетельствовала о низменных женских намерениях. – Ты нанесла мужчине колотую рану. Тебе же лучше будет, если покаешься.
Она уставилась на него опустошенным взглядом:
– Вы… вы не так поняли. Он на меня напал. Я… я защищалась. Мне нужен врач.
Полицейский еще раз выдохнул.
– Значит, официального покаяния не будет? – уточнил он и щелкнул шариковым стержнем.
Дрожа всем телом, Элизабет не сводила с него глаз и не находила сил прикрыть рот. Она посмотрела на свое бедро, где остался бледно лиловый отпечаток ладони Майерса, и едва сдержала рвоту.
Полисмен, как она успела заметить, взглянул на часы. Это мимолетное движение стало последней каплей. |