Где она? Где она? Создатель, помоги понять ей, где она?

– Идти можешь, спрашиваю?

Кто-то вновь дернул за плечо; теперь карие, почти черные женские глаза находились близко от ее лица; стало видно забившуюся в поры носа грязь.

Ани кивнула – голова упала и поднялась, как у веревочной марионетки.

– Тогда дыши, как я скажу, поняла? – Женщина орала. То ли приказывала, то ли боялась, что подобранная дурочка ничего не услышит из-за выстрелов. – Резкий вдох сквозь зубы, резкий выдох. Подряд, без пауз, быстро-быстро! С минуту!

– З…зачем?

То было первое, вытолкнутое на поверхность, сквозь мгновенно пересохшие губы, слово.

– Адреналин выкинется в кровь! Дыши быстро! Иначе не сможешь бежать следом – подстрелят. Они-то взмыленные, резкие, а ты дура размякшая – ни сил, ни реакции!

Ани, не соображая, что и зачем делает, подчинилась чужому приказу – начала втягивать и выталкивать противный горько-сладкий воздух.

– Резче! Быстрее! Вообще без пауз!

Ани зажмурилась и задышала чаще.

Ту самую Ивон, чья спина мельтешила перед носом при быстрых перебежках сквозь гарь и копоть, чье оружие стало спасительным щитом от свистящих рядом пуль, чей голос выводил из оцепенения всякий раз, когда Ани спотыкалась и падала на землю, решая, что в следующий раз уже не поднимется. В этот день ее били по лицу не единожды – орали, трясли за плечи, брызгали на щеки слюной. А после вновь заставляли куда-то бежать.

Из того дня она запомнила немногое – лишь то, что под вечер они, наконец, куда-то добрались. Пустой полуразрушенный дом, черное небо в проломленной крыше, сидящих по углам незнакомых людей – человек шесть, – и собственный истошный, надломленный местами, переходящий в крик, плач:

– Где я? Где? Почему я здесь? Кто вы такие?! Почему я здесь?!

Истерика длилась, наверное, несколько часов. А, может, минут, растянувшихся для Ани в часы. Ей не отвечали, но уже и не били.

Чьи-то рты жевали хлеб, чьи-то пальцы чистили ножи и ружья, чьи-то глаза смотрели в сторону.

Уже перед сном к ее углу вернулась черноволосая «спасительница» и бросила на землю сверток с несвежим тряпьем.

– Твоя форма. Наверное, не по размеру, но другую отыщем потом.

– А спать? Как здесь спать?

– Как можешь, так и спи.

Ивон поддела сверток носком сапога и отошла прочь, чтобы свернуться в углу под куском развалившейся лавки, а Ани еще несколько часов с ужасом смотрела воспаленными от слез глазами на чужие, казавшиеся бледными пятнами на фоне черных стен, спящие и нет, лица.

В тот день никто не спросил ее имени.

К тому моменту Ани уже знала, что существуют некие «юниты» – появляющиеся в разное время и в разных местах невысоко над землей прозрачные шары – в одних одежда, в других еда, в третьих медикаменты или оружие. То оружие, что можно просто взять – не забирать из окровавленных рук убитых солдат.

Так же Ани знала, что солдаты, подобно бешеным собакам, воюют умело и зло – пленных берут редко и то лишь затем, чтобы развлечься – изнасиловать или умертвить с помощью изощренных пыток – живыми не отпускают.

В эти первые и самые сложные три дня ее жизни на новом месте, между немыми хрипами в небо «за что?» и родившейся к окружению ненавистью, она училась впервые нажимать на курок, вдыхать в легкие едкий и горький запах единственных доступных на уровне сигарет «Кварц», жевать несъедобные консервы из жестяных банок и спать на холодной земле под открытым небом.

Уснула она на застеленной кровати под звук стекающих в таз с мокрых штанов капель и бубнящего у соседей снизу телевизора.